Предлагаю Вашему вниманию сериал "Тайвань" / "Taiwan",меня он привлёк своим сюжетом и стилем.Автор этого сериала девушка с ником Aisgil.Человек интересный и творческий,о чём говорят её работы.
"Тайвань" / "Taiwan"
Людей мучают не вещи, а представления о них Эпитет
台湾 Taiwan
Текст, идея: Aisgil Иллюстрации: Aisgil, Катаринка (со второй главы) Обработка и оформление: Aisgil Жанр: мистика, повседневность Возрастные ограничения: +16
Канун Рождества и Нового года считается волшебным временем, когда с людьми происходят чудеса, а с небес валят пушистые хлопья снега. Но в некоторых странах снега не бывает, как на острове Тайвань. Зимой температура держится на отметке двадцати градусов тепла. И как быть людям, выросшим в снежном городке под названием Ленск, когда они находятся в почти круглогодично солнечном Тайбэе? Они переезжают в новый город и неизвестную страну, на улицах которой почти никто не знает английского языка, а общаются на местном наречии под названием тайваниз, который далек от традиционного китайского. Впрочем, и этого языка они не знают. И тут начинается нечто более странное, непонятное и даже пугающее.
Когда карьерный рост моего мужа достиг критической точки, и невозможно было больше обходиться командировками, ему предложили работу в офисе города Мирный, где в присутствии мужа нуждались больше, чем в нашем родном Ленске, мы переехали в первый раз. Этот город относительно недалеко от нашего и гораздо больше, но все-таки я там быстро освоилась. Когда муж справился на новом месте с поставленными задачами, мы переехали во второй раз, только теперь уже осваиваться пришлось в Якутске, который казался настоящим мегаполисом. Уже тогда я понимала, что его дела не позволят мне заводить знакомых и самой устраиваться на работу, потому что каждый раз срок нашего пребывания в любом из городов был неизвестен. Во всей этой тянущейся веренице переездов мне ужасно хотелось осесть хоть где-нибудь, и я пыталась приспособиться к каждому месту, в котором мы останавливались, но это оказывалось ни к чему, ведь мы снова и снова переезжали. С этим пришлось просто смириться, ведь именно таковы минусы высокой должности в большой международной компании. Мы вообще часто переезжаем из-за его работы, меняя города, области и страны. Именно так вышло в этот раз: не успев толком разобрать коробки с вещами в Испании, мы перебрались в другую страну. Правда, теперь мне не хотелось задерживаться надолго, потому что я не знаю здешнего языка, и, конечно же, у меня нет никаких знакомых в этом унылом городе без снега. Так что общаться мне не с кем, даже в магазине я не понимаю, что за продукты в коробках лежат передо мной на полках и догадаться интуитивно невозможно. Даже не смотря на мою прекрасную память, как ни странно, нормально выучить хоть один азиатский язык мне не удалось, однако, я неплохо владею английским, немецким, французским и немного итальянским. Я запоминала все, любые мелочи: от расположения книг на моем журнальном столике в самой первой квартире, всю телефонную книгу моего родного городка, имена всех соседей за всю историю переездов. Я помнила даже все названия улиц из всех городов, которые мы посетили, поэтому ориентироваться в совершенно незнакомом месте могла словно по GPS. Но все это было абсолютно бесполезным здесь, на этом чертовом северном Тайване, с его идиотским субтропическим климатом. Здесь слишком влажно, слишком душно и жарко для зимы. Радует хотя бы, что мы приехали сюда не в сезон тайфунов, когда вообще страшно выходить на улицу. Я очень сильно боюсь больших потоков воды, наверное, после того страшного наводнения весной две тысячи первого, когда река Лена вышла из своих берегов, затопив город и практически полностью смыла с лица земли близлежащие деревни.
2. 游 the walk (прогулка)
Оставив в квартире не разобранные с прошлого раза коробки, я прогуливалась по окрестностям и мечтала оказаться в России, в холодной и снежной зиме. Приближались католическое Рождество и Новый Год, на улицах Тайбэя в огромных количествах стояли наряженные искусственные елки и Санта Клаусы в красных костюмчиках. Все это безобразие смотрелось крайне нелепо в соседстве с высокими пальмами и кипарисами на тротуарах. Я не говорю о том, что здесь так уж плохо, нет. Тут чистые улицы, которые кажутся гораздо чище любых европейских городов, доброжелательные люди, и можно оставить машину на парковке даже не вытащив ключи из замка зажигания, не опасаясь, что вещи украдут или угонят ваш транспорт, интересная культура и порядки, о которых я, правда, только читала в интернете. Но таковы уж мои собственные стереотипы: зимой в канун новогодних праздников тротуары засыпаны снегом, и жизнь ведется днем, а не как тут — по ночам из-за невозможной жары. На одном из ночных рынков я купила какой-то пряный пирожок, молча ткнув в него пальцем и протянув деньги.
Прожевав свою закуску и вдоволь насмотревшись на восточный базар, где играют в азартные игры за еду и сувениры, я решила все-таки вернуться в свой очередной «дом». Как обычно, одного внимательного взгляда на карту города мне хватило, чтобы запомнить ее навсегда, поэтому вернулась я без особых проблем, особенно учитывая, что все названия улиц были написаны на латинице для удобства. Включив свет в гостинной-прихожей-кухне-столовой, я увидела, что большинства картонных коробок больше нет и кое-что из их содержимого уже раскидано вокруг, а мой муж суетливо что-то искал в совершенно пустом холодильнике.
— Извини, что не приготовила никакой еды. Я что-то совсем расклеилась с этим очередным переездом и жарой,— окликнула его я, отвлекая от созерцания внутренностей агрегата. — А где ты была? Гуляла где-нибудь?— спросил он, громко захлопывая дверцу не подключенного холодильника. — Да, бродила в окрестностях, даже побывала на местном ночном рынке. Странное и очень специфическое местечко оказалось,— я вяло пожала плечами. — А почему тогда не купила еды? В этот момент с журнального столика повалились книги, мы оба синхронно повернулись на звук падающих переплетов и страниц, почти сразу же отвернувшись от них. — Не знаю, честно говоря мне даже в голову не пришло,— я неловко опустилась на стул и закрыла лицо ладонями. — Тогда закажем что-нибудь на дом,— предложил он. — И как ты собираешься это сделать? Ты не знаешь ни слова на этом диалекте, в котором, к тому же, семь тонов. Даже, если бы знал какие-то слова, представь: одно неправильно поставленное ударение и ты смертельно оскорбил человека. — Ну, может, они знают английский,— невозмутимо пожал он плечами. — Хорошо, тогда откуда ты возьмешь телефоны ресторанов? Интернет не подключен, а брошюры на тайваньском или китайском,— с какой-то усталой злостью сказала я. — Перестань драматизировать! Я позвоню партнеру, с которым мы начали kuanhsi-game*, попрошу его заказать еды для нас на этот адрес. Тем более, что сейчас не так поздно, а по здешним меркам вообще рано. — Извини, я в себя не могу прийти. Так все это надоело. Я понимаю, что не имею права ныть и спорить, но эти вечные сумки-коробки меня достали уже. Кстати, куда ты их дел? — Я?— он удивленно выпучил глаза и почесал затылок,— я только и успел, что переодеться и заглянуть в холодильник после того, как пришел. Я думал, это ты разобрала тут все. — Но… как такое вообще может быть?— я резко сорвалась с места и кинулась к ближайшей двери. В спальне была только кровать и комод с одинокой тумбочкой, а вот в соседней комнате стояли мои родные и ненавистные коробки. Я тихо опустилась на пол рядом с достаточно аккуратно составленными картонными монстрами, не понимая, кто вообще мог это все сделать. — Надо выкинуть половину вещей,— проговорила я, прикрывая глаза,— мы перетаскиваем кучу ненужного барахла. Ты не знаешь, сюда мог кто-то приходить? — Никто не мог, я по привычке отказался от услуг горничных, ведь ты любишь убираться. — Я это делаю потому, что больше нечего делать, кроме как читать, готовить, сидеть в интернете и прибираться,— резко ответила я,— вообще, что это за бред? Кто-то распаковывает мои вещи и аккуратно составляет коробки в пустой комнате. У нас тут что, тайваньский домовой?
-------------------------------- *kuanshi-game — эквивалент европейского понятия «связи», является важной абстрактной ценностью члена китайского общества. Его можно завоевать, потерять или укрепить. И оно абсолютно необходимо в делах. «Гуаши» является взаимным социальным обязательством двух людей, которые заключают между собой неформальный пакт помогать друг другу.
На следующий день, точнее под вечер, когда жара более-менее спала, мы гуляли по окруженному с трех сторон горами Тайбэю — большому, шумному и дорогому, как любой мегаполис, городу. Он переполнен людьми, автомобилями и большим количеством высоток, чего только стоит Тайбэй и-лин-и — второй из самых высоких небоскребов в мире, высотой в сто один этаж. Посетили несколько достопримечательностей начав с Музея Императорского дворца и Храма Горы Дракона, потратив приличное время на пересечение города. Не смотря на то, что мне было интересно смотреть на различные объекты азиатского искусства, я быстро устала, перестав воспринимать происходящее вокруг, все-таки перемена климата сказывалась на организме.
Заботливый муж заметил мою резкую потерю интереса и смену настроения у Мемориала Чан Кайши*, и повез меня к реке Даньшуй** ходить по пешеходному мосту и смотреть закат. Конечно, сюрпризом для меня это не стало, потому что он попутно спрашивал меня дорогу, не сумев настроить навигатор во взятой напрокат машине. Пешеходный мост через Даньшуй оказался прекрасным, правда, до него пришлось относительно долго идти пешком, но результат того стоил: вид на гавань открывался прекрасный. Мы романтично держались за руки и даже устало хихикали в унисон жизнерадостной молодежи, сновавшей повсюду. Этот мост и вид, открывающийся с него, заставили меня забыть все эти глупые неувязки с самовольно ушедшими в пустую комнату коробками, раздражение на знойный город в канун рождественских праздников и собственную беспомощность перед языковым барьером. Я просто держала за руку мужа, утыкалась носом в его плечо и глуповато улыбалась.
— Знаешь, этот город только что доказал мне свою невиновность. Он не так уж плох, а это место просто потрясающе,— проговорила я, запуская пальцы в его жеские и непослушные волосы. — Чтож, значит, поездка сюда была правильным выбором,— улыбнулся он в ответ. Мы прошлись еще немного по мосту и через какое-то время повернули обратно. Навстречу нам шли люди с абсолютно счастливыми лицами, наверное, этот мост служит местом встреч для влюбленных. Я высказала это свое предположение вслух, и муж со мной согласился. — Да, похоже на то,—кивнул он,— тут действительно очень много парочек. Но и одиночек тоже не мало. Вон, смотри, парень собачку выгуливает в коляске. — Забавно как,— согласилась я, провожая начесанного лохматого песика взглядом,— ой, смотри, монетка! Мы остановились и я указала на сверкающий кругляшок металла. А мой мужчина опустился на корточки и аккуратно поднял монетку кончиками пальцев. Он снова встал и, немного покрутив монету в руках, протянул ее мне. В этот момент к нам подошла пожилая женщина и начала что-то говорить на тайванизе. Конечно, же мы ни слова не поняли из слов этой сухой, полностью поседевшей старушки, которая никак не отреагировала на мое «sorry, we don't understand». Теперь только и оставалось, что непонимающе пожимать плечами да вертеть головой из стороны в сторону.
Тогда женщина достала из своей сумки потертый блокнот с ручкой*** и написала несколько иероглифов на бумажке в клеточку. Мы на блокнот посмотрели, переглянулись и почти хором снова протянули «don't understand». Женщина, наконец поняв, что имеет дело с туристами пусть немного азиатской внешности, но которые ни черта не смыслят в китайских иероглифах, оторвала листок из видавшего виды блокнота и протянула нам. Муж кивнул ей и она, почему-то счастливая, унеслась прочь в ту сторону, откуда пришла. — Интересно, что это было?— спросил он, вертя в руках листок с иероглифами. — Не знаю, но, полагаю, что завтра тебе объяснят что же произошло. Думаю, нам надо обзавестись какими-нибудь карточками с надписями вроде «сами мы не местные», чтобы больше таких театров мимики и жестов не возникало. Да и какой-нибудь захудалый разговорник, в который удобно тыкать пальцем, тоже не помешал бы,— устало ответила я, вновь беря его за руку. — Скорее, это тебе пригодится, но я позабочусь об этом. И завтра, когда узнаю, что тут написано, обязательно расскажу. Хотя, честно говоря, мне не терпится ждать до завтра,— ответил он и, последний раз взглянув на листок, засунул его в карман. Я была очень рада, что он проводит время со мной и таскает смотреть достопримечательности, но этот слишком влажный воздух, который можно скорее есть, чем дышать им, выматывал слишком быстро. Муж вообще держался молодцом и не подавал виду, что он устал, но я-то видела, что и его силы на исходе и предложила прекратить хаотично объезжать город, а уже где-нибудь остановиться и перекусить. Мою идею он поддержал с неожиданно мощным энтузиазмом: — Я уж думал, что ты никогда не предложишь,— закивал он, задорно смеясь. Меня удивила эта неожиданная перемена в его поведении. Только что человек выглядел смертельно усталым, а теперь быстро тащит меня за руку к машине. Но наблюдения свои я оставила при себе, списав его излишнюю нервозность на усталость.
-------------------------- *Чан Кайши — военный и политический деятель Китая, возглавивший Гоминьдан в 1925 г. **Даньшуй — большая река, в буквальном переводе «пресная вода». *** Учитывая большое количество диалектов на Тайване, почти все жители носят с собой ручки и блокноты. Иероглифы одинаковые, общепринятые, однако, произношение разное, таким образом они понимают друг друга. Ясное дело, что с туристами такая история не прокатывает-)))
На следующий день, когда муж уехал по своим делам, я маялась бездельем, бесцельно перемещаясь по квартире, но в основном валялась то на постели, то на диване. Иногда забредала в комнату с коробками и вытаскивала из них кое-какие вещи, по большей части одежду, которую я запихивала в ящики комода, не складывая и упорядочивая как обычно. Меня удивляла собственная небрежность и безалаберность, но я отмахивалась от этих мыслей до тех пор, пока не нашла в одной из коробок ноутбук. Я сразу же его включила, устроилась поудобнее и начала подключать к сети. Точка доступа, имевшаяся в нашей квартире красноречиво говорила о наличии интернета. Рядом с вай-фай коробкой я нашла и бумажку, на которой латиницей были написаны название домашней сети, пароль и базовые настройки, так что я без проблем подключилась и вышла в интернет. Просматривая новости рунета, я увидела заголовки обзоров прошедших футбольных матчей и заинтересовалась, как там, на моей родине, обстоят дела с футболом. Я настолько увлеклась, что стала просматривать сначала статьи, затем решающие голы, а позже даже включила онлайн просмотр записи одного из самых свежих матчей. Когда мне захотелось выпить пива, я поняла, что веду себя крайне странно и отмахиваться от собственных действий не стоит. Осознав свое необычное поведение, я все равно открыла холодильник и выудила оттуда бутылку местного пива, которое нам так рекомендовали попробовать, и открыла хлопком об грань кухонной тумбочки, поражаясь собственной ловкости. Немного удивленная этими действиями, которые совершались с такой точностью, будто я это делала всегда, я не заметила, как села на диван, положив ноги на стол, и продолжила просмотр очередного тайма матча.
Неожиданно запел мультяшный крокодил, оповещая, что звонит телефон, неизвестно где лежащий. Я встала с дивана и лениво отправилась искать его, ориентируясь на звук. Как только я зашла в спальню, мне показалось, что песенка звучит с кухни. На всякий случай бегло осмотрев тумбочку, я отправилась на кухню и уже там мне показалось, что «бегут неуклюже» доносится из комнаты с коробками. И я метнулась туда, но к тому времени песенка закончилась. Телефон замолк, так и не став найденным. Я вернулась на уютный белый диванчик в гостиной, забравшись на него с ногами. Осмотрела журнальный столик на предмет початой бутылки вкусного тайваньского пива, и увидела телефон рядом с найденной монеткой, на дисплее отображался один непринятый вызов. Сердце начало бешено колотиться, с округлившимися глазами я схватила аппарат и увидела на экранчике какие-то иероглифы. Испугавшись еще больше, я метнула телефон прочь от себя. Снайперским броском аппарат угодил точно в противоположную стенку, не смотря на то, что расстояние до нее было приличное. Дрожащей рукой я схватила бутылку и допила остатки залпом, однако, эта доза алкоголя мне не показалась достаточной, поэтому я пошла искать что-нибудь покрепче в полках кухни. Я судорожно открывала и закрывала дверцы шкафчиков и полок. Поиски мои увенчались успехом: среди баночек со специями и приправами действительно оказался виски, небольшая самолетная бутылочка на два глотка. Прикончив ее разом и зажмурившись от крепости напитка, я резко выдохнула и поняла, что хоть как-то успокоилась. Снова зазвонил телефон. Я посмотрела себе под ноги, не понимая, как он такой разбитый может звонить, но осколков не увидела. Тогда я стала искать его взглядом по всему помещению, и снова он оказался на журнальном столике. Мне это что, все привиделось? С недоверием взяв аппарат в руки, я нажала зеленую кнопку. — Алло,— робко сказала я, с напряжением вслушиваясь в приглушенные шумы на линии.
— Привет,— ответил муж не сразу,— я сейчас домой вернусь, у меня сегодня не так много дел. Пойдем потом гулять или дома посидим? Вообще надо чего купить, может, хочешь чего-то? — Водки,— сдавленно ответила я, озираясь по сторонам. — Что такое?— спросил он удивленно.— Ладно, приеду и расскажешь. Водку обещать не буду, но что-нибудь крепкое гарантирую. — Не надо никуда заезжать, возвращайся скорее. Я сойду с ума от этого дома,— возразила я с нарастающим в голосе напряжением. — Опять коробки ползают что ли? — Возвращайся. В ожидании мужа, я пересекла гостиную одиннадцать раз, считая повороты. Поняв, что больше не хочу там находиться, я вышла из квартиры. Мне думалось, что лучше будет дождаться мужа на улице или в холле внизу. Когда я спустилась в холл, мой мужчина уже зашел внутрь. Видимо, на моем обезумевшем лице было ясно написано, что ничего хорошего не произошло, потому что муж бросился ко мне, и взяв за руку спросил: — Что такое? — Я схожу с ума, наверное,— я подняла на него взгляд и креко обняла. — Да в чем дело-то?— снова спросил он, поглаживая меня по спине. — Дай мне прийти в себя, пожалуйста,— ответила я, чувствуя, как горячие слезы стекают по моим щекам на его плечо.
— Хорошо, конечно. Ты что, пила? — Да, что смогла найти. Пиво и немного виски. Эта квартира меня пугает. Там происходят очень странные вещи. Давай сегодня будем спать в отеле?— попросила я.— Пожалуйста, пожалуйста… — Как скажешь, без проблем,— кивнул он.— Давай выйдем отсюда, на нас уже смотрят. Он взял меня за руку и вывел на улицу. К тому времени уже начало темнеть и стало как-то легче дышать. Я вздохнула и утерла слезы. — Я узнал, что было во вчерашней записке,— проговорил он, глядя вверх, на звезды. — И что же?— спросила я, шмыгнув носом, который наверняка уже стал красным. — Чушь какая-то, честно говоря. Точнее, я сначала так решил, но потом мне сказали, что это старое местное поверье. Оказывается, нельзя брать денег с дороги. Теперь нам надо взять в мужья и жены двух детей той старушки, что нам встретилась… — Как это?— перебила его я. — Ну, по их словам, ты уже вышла замуж за призрак ее сына, а я женился на ее погибшей дочери*. Мы же кивнули тогда, помнишь? Взяв монету, мы уже как бы согласились на эту авантюру, а потом еще дали невербальное согласие кивком. Сделка состоялась. Представляешь, какой кошмар? — И… что теперь будет? Чем это чревато? — Ну, либо у каждого из нас будет две души, либо душа умершего будет бороться с твоей собственной. Мне вот, например, сегодня ужасно хотелось сделать маникюр, представляешь?— засмеялся он.— Это желание возникло до того, как я узнал содержимое записки, и поэтому не обратил на эти мысли никакого внимания. Ну мало ли что иногда приходит в голову. — А я сегодня смотрела футбол и пила пиво,— растерянно протянула я. — Нда, однако, местная мистика не такая уж мифическая, как кажется,— ответил он. — Нет! Не существует никакой мистики! Это все просто совпадения и последствия акклиматизации,— завопила я. Мой внутренний скептик не желал сдаваться. Но я не могла найти нормального оправдания тому, что сегодня происходило со мной, кроме как сумасшествия. Ну или что в местном пиве содержится некий галлюциноген.
------------------------ * Реальное поверье, остальное, про объединение душ в одном теле — моя придумка. Но что за деньги на дороге требовали взять в мужья/жены умерших — правда. Именно поэтому на острове так негативно относятся к бесхозным деньгам, чего у нас нет. Мы говорим «копейка рубль бережет», а там обходят стороной.
Он выглядел неприлично огромным, а я слишком маленькой и тянула к нему руку, зовя на помощь. Он смотрел на меня очень нежно и ласково, немного улыбался, но даже с такого расстояния была видна капелька тоски в его глазах. Он смотрел на меня так, словно я немедленно умру, или уже мертва. Причем, очень давно мертва. Я смотрела в эти его искрящиеся скорбью глаза и не могла понять отчего он так грустит, но потом догадалась, что он не видит меня и трогает рукой эту густую пустоту, пытаясь найти меня в ней. Он звал меня по имени, не прекращая идти в мою сторону, но все это было бесполезно, ведь с каждым шагом он только сильнее отдалялся. Я не выдержала и заплакала, ноги подкосились от навалившейся безнадеги. Я чуть было не упала на колени, но превозмогая нахлынувшее волной отчаяние, я все равно стоически продолжала держаться на ногах, безуспешно пытаясь сделать шаг навстречу. Ноги не слушались меня, мне вообще казалось, что это чужое тело. Только он был таким родным, он был даже ближе, чем я сама к себе, не смотря на то, что физически он был столь далеко, в бесконечной недосягаемости. В этом безвыходном положении мне только и оставалось, что громко кричать без надежды быть услышанной да рыдать во весь голос от одиночества.
Я проснулась и рывком села на постели; остатки мерзкого сна слетали с моих ресниц так же стремительно, как пыль в лучах весеннего солнца. Посмотрев на свои ладони, закрыла ими лицо, которое оказалось в слезах: я действительно рыдала во сне. Не знаю, сколько я так сидела, глядя в одну точку и пытаясь осознать что такое мне наснилось, и как это понимать. Но зыбкое чувство непроходимого одиночества осталось и потихоньку сверлило внутри моего сердца огромную дырку буровой установкой. Внезапно с комода упала книга. Я резко повернула голову на глухой звук ударившегося об деревянный пол переплета книги. Это была не моя книга: я не читаю любовные романчики с закосом под историческую драму. Я тупо смотрела на книгу и тщетно пыталась понять откуда она взялась у меня дома.
— Все в порядке,— прошептала я себе под нос, глубоко вдыхая. Но в этот момент я уже успела понять, что не могла здесь находиться. Мы ведь вчера сняли номер в отеле на Чуншань-Роад*, и я физически не могла проснуться здесь, если, конечно, не начала передвигаться во сне по малознакомому городу. Кое-как заставив себя подняться с постели, я стянула с себя влажную ночную сорочку и отправилась в ванную. Тело ломило, как с похмелья, в голове, в правом виске пульсировала острая боль. Создалось впечатление, что вчера мне под череп загоняли ржавые гвозди и забыли их вытащить. Я подошла к зеркалу и взглянула на собственное отражение: спутанные волосы, совершенно сумасшедший взгляд и разбитая губа. Решив проверить теорию о забивании гвоздей, я запустила пальцы в волосы и попыталась их тихонечко расправить. Где-то в районе затылка я нащупала нечто металлическое, похожее на шляпку шурупа или чего-то такого в этом духе. Я с ужасом отняла руку и увидела на пальцах кровь, но больно не было, поэтому я решила потрогать злополучную железку в моем затылке еще разок и более основательно. Через пару моментов, поняв, что за этими спутавшимися волосами я не смогу ничего понять, я метнулась на кухню за ножницами и выстригла волосы с затылка. Со вздохами и кряхтением, я все-таки вытащила кривой гвоздик, похожий на обычный мебельный: маленькая круглая шляпка овальной формы, которая слегка сплющивается при забивании, сам гвоздь небольшой длины, сантиметра полтора. Я удивленно смотрела на находку из своей головы где-то с минуту, показавшейся мне отвратительной вечностью. Начало казаться, что гвоздь ползет по моей ладони и, впитывая кровь, нагревается. Когда он стал таким красным, что я почувствовала запах паленой кожи — но, как ни странно, не боль — я быстро выкинула адскую железку в унитаз и нажала на слив. Вода зашумела, унося с собой моего обидчика. — Металлические гвозди-вши…— пробормотала я и, посмотрев в зеркало, вновь схватилась за ножницы. Пора было привести свою голову в порядок. Кое-как сравняв остальные волосы с уже отрезанными, я взглянула на результат: теперь я похожа на мальчишку — моя импровизированная стрижка получилась слишком короткой, даже у мужа волосы длиннее.
Отгоняя от себя мысли о гвозде, который кто-то не поленился забить в мою несчастную черепушку, я села на диван и, сложив руки на коленях, озиралась по сторонам в ожидании нового подвоха. Но в квартире было удручающее тихо, и делать совершенно ничего не хотелось, разве что напиться или хотя бы покурить. А я ведь бросила пять лет назад, потому что в определенный момент меня начало тошнить от вкуса табака. Мне очень нравился сам процесс, а эфемерный белый дым я считала очень красивым, почти самостоятельным произведением искусства. Я немного скучала по сигаретам, но перспектива выворачиваться на изнанку после каждой затяжки меня совершенно не прельщала. За этими размышлениями я не заметила, как входная дверь открылась и на пороге показался мой прекрасный принц с горой белых коней, распиханных по карманам. — Привет,— коротко сказал он, невозмутимо забираясь на диван рядом со мной и укладывая голову ко мне на колени,— что ты сделала со своими волосами? — Я состригла их. Сама. Кухонными ножницами.
— Но зачем? — Как мы сюда попали? Я абсолютно точно помню, что я просила снять номер в отеле,— негромко проговорила я, игнорируя его вопрос. — Да, но потом ты разбудила меня среди ночи с какими-то совершенно бешеными глазами и попросила отвезти тебя домой. Я, конечно, удивился, попытался поспорить, мол, давай утром, но ты была непреклонна и даже попыталась устроить истерику. Разумеется, я не устоял перед твоими «чарами»— спокойно ответил он, сделав вид, что никаких вопросов ранее он не задавал. Мне подумалось, что какой-то он слишком мягкий и податливый, словно не способный настоять на удовлетворении собственного любопытства. — Я не помню этого совершенно… — И даже безумный секс не помнишь? Ты как с цепи сорвалась тогда,— пробормотал он то ли вопрошая, то ли констатируя факт. В моей голове мелькнули какие-то картинки его ключиц, напряженных мышц рук и дрожащих от наслаждения век. Почему-то при всем этом создавалось впечатление, что… это не я! Это кто-то другой внутри.
— Словно ты меня трахала, а не наоборот, помнишь? Ты вела себя, как мужик, даром что в юбке,— пробормотал он. Картинки снова замелькали: мы с раскаленными телами, прижимались и отталкивались друг от друга столь яростно и часто, как будто от этого зависела если не гибель всего мира, то, как минимум, наши жизни. Его нежные пальцы, судорожно скользящие по моим бедрам и лопаткам, сильные плечи, которые я кусала до крови. Но он не обращал внимания, будто это было нормально и так происходило всегда. И навязчивая мысль, червоточиной изнутри, что кроме нас там был кто-то еще, заставляла двигаться еще быстрее, еще жестче, бурно и до потери сознания. Новая картинка: я остервенело кусаю его за шею и, чувствуя кровь, прошу его ударить меня. Сначала он легонько хлопает меня по щеке, тогда я бью его наотмашь по лицу и прошу: «пожалуйста». Он ударяет сильнее, я отвечаю тем же и снова вежливо прошу. Так повторяется до тех пор, пока мне не понравится удар. И вновь я причиняю ему боль, пока он не сделает того, чего я так желаю.
Я вспоминала все это и ужасалась. Словно это были не мы, а какие-то чужие и очень жестокие люди. Кто-то другой внутри нас делал все это друг с другом, воспользовавшись нашими телами. — Как… это вообще могло случиться? Ч-ч-что это вообще было?— горло неожиданно пересохло, и я смогла лишь прохрипеть вопросы. — Не знаю, наверное, то самое местное проклятье. — А тебе… тебе понравилось вчера? — Я не хотел тебя бить, правда. Но что-то в этом было. Хотя, признаться, такое чувство, словно я посмотрел кино от первого лица с эффектом присутствия, что это был не я, и ты была не ты. Как совершенно чужие люди, понимаешь? — Понимаю,— ответила я, вскочив с дивана,— но вообще, это бред какой-то. Он встал следом и подошел ко мне, отлично понимая, что я на грани истерики. — Эй, все будет хорошо. Я не знаю, каким образом мы справимся с этим, но обязательно справимся, слышишь?
— Ты серьезно так думаешь? — Я обещаю тебе. — Нельзя обещать таких вещей. Ты не знаешь, что произойдет дальше. Ты не знаешь даже, что произойдет завтра или через два часа!— воскликнула я, освободившись из его рук. Я подошла к кухонным полками и открыла первую попавшуюся. На самом виду лежала пачка сигарет и спичечный коробок. Чиркнув спичкой, я с удовольствием затянулась в первый раз за пять лет, но не почувствовала никакой тошноты.
--------------------- *Аналог Нью-Йоркского Бродвея, что делит город пополам. ** Да-да, автор безуспешно бросает курить(
Сидя на кровати в страшной комнате с выкрашенными в яркий зеленый цвет стенами, я мерзла и ежилась от страха. Ветер, ворвавшийся в разбитое окно, трепал мои волосы, принося мусор в лучах света. Мне казалось, что я там есть, но при этом меня не оставляло ощущение, что меня там не было. Я исчезала и появлялась, как мерцает свет лампочки, которая должна вот-вот перегореть. Все окружающие меня предметы, кроме ярко-зеленой стены, были размыты словно в мареве, похожем на туман в моей голове. Я сама была словно облако дыма — и есть, и нет в звенящей тишине. Половицы не скрипели, пружины кровати хранили молчание, а лампочка в старой разбитой лампе образца сороковых работала на удивление бесшумно, несмотря на ее неровно пульсирующий свет. Вдруг послышался какой-то жуткий свист, как будто густой воздух медленно разрезали какие-то острые предметы, вроде ножей или стилетов.
Инстинктивно я сразу же попыталась укрыться за ржавой металлической кроватью с полусгнившим матрасом. Ножницы медленно, и в тоже время быстро, пролетали над моей головой, легко входя в стенку, напротив которой я недавно сидела. Стало мучительно больно. Наверное, какие-то из ножниц все-таки достали до моей спины и вонзились в несуществующее тело. И не покидало ощущение, что эти древние, покрытые коррозией ножницы быстро вращались в моей незащищенной спине.
Когда я почти докурила первую свою сигарету после пятилетнего перерыва, мой карман запел голосом мультяшного крокодила и завибрировал. Нажав зеленую кнопку, я поднесла трубку к уху и, не успев ответить, повернулась на звук открывающейся двери. На пороге застыл мой суженый с ухмылкой ужасного обманщика на устах. Опешив от неожиданности, я бросила окурок в раковину и двинулась прямо на него. С каждым его медленным шагом ко мне навстречу, улыбка таяла, почти физически сползая с его лица. — Тебе не понравился сюрприз?— растерянно спросил он, отведя руку с небольшим, но миленьким букетиком из-за спины куда-то в сторону. — Когда ты успел уйти и вернуться?— ответила я вопросом на вопрос. — Как это?— опешил он. Внезапно я подумала о том, что иногда он все-таки теряет самообладание и не может контролировать ситуацию. Наверное, он становится обычным человеком, когда уходит с работы. Что-то типа оборотня. Представив себе эту картину, я нервно хихикнула и отвела взгляд, уставившись на дверной косяк позади мужчины. — Я же не приходил еще, дела были, смог сбежать от работы только сейчас,— он бросил букет на пол, поняв, что я им совершенно не заинтересовалась, и попытался меня приобнять.— Да что с тобой? Я не знаю, почему я увернулась от его рук, в голове был туман и в нем терялись мысли, словно какие-нибудь сказочные ежики. Нестерпимо хотелось курить, поэтому, резко развернувшись, я пошла обратно к средней кухонной полке. Но на столике и в самой полке, которая по-прежнему была открыта, стояли только соль и специи. Ни маленьких самолетных бутылочек с виски, ни сигарет. Удивленная, я заглянула в раковину, в которую, как я считала, был выкинут окурок, но и там оказалось девственно чисто.
— Слушай, тут табаком пахнет?— спросила я у мужа, который обескуражено наблюдал за моими хаотичными действиями. — Нет, зато бутылка из-под пива стоит на столе. И футбол на ноутбуке,— протянул он с круглыми глазами, уже успев устроиться на диване и осмотреть обстановку. — Так, стоп,— тихо сказала я сама себе,— что за бред? — Чего? — Не, я так.… Просто мысли вслух,— ответила я и понеслась в ванную. Ничего не изменилось со вчерашнего дня: волосы по-прежнему длинные, на мне фиолетовые балетки, брюки и футболка. Не веря своим глазам, я метнулась обратно и спросила какое нынче число. По невозмутимому ответу мужа, выходило, что сегодня действительно двадцать третье и этих двух сумасшедших дней просто не было. — Я… я не понимаю, что происходит,— я схватила его за запястье и заглянула во внимательные карие глаза. — Я, признаться, тоже мало что понимаю,— ответил он. Страх и напряжение на его лице стремительно набирали обороты. Некоторое время мы сидели в молчании. Я тщетно пыталась понять что это было, и что все это может означать. А он… не знаю, о чем думал он. — Со мной что-то происходит. Что-то нехорошее. Я, наверное, да, такое вполне возможно, что… я схожу с ума,— запинаясь, я еле выплюнула эти слова, не решаясь признаться в таком варианте развития событий даже себе, не то, что высказать вслух. — Эй, а что такое? Ты можешь мне более-менее разъяснить с чего ты сделала такие выводы? Нет, я, конечно, вижу изменения в твоем поведении, и еще вчера, когда мы гуляли по городу, ты была совсем другим человеком. А тут эта паника… Я в растерянности. — Я тоже. Возможно, что ты прав. Это местное проклятье от той бабки, оно совсем не выдумка и действительно меняет меня. — Я тебе еще ничего не говорил про это,— недоверчиво сказал он,— и только пару часов назад узнал о содержимом записки. Меня больше беспокоит то, что ты сейчас абсолютно права. Хотя ты ведь никак не могла узнать этого. — Не знаю каким образом, но я прожила на два дня больше, чем следовало. А ты своим приходом вернул меня в условное прошлое. Этот день уже был, но был он другим. Я нашла гвоздь в своей голове и обрезала волосы, а до этого происходило что-то совершенно несусветное, что ты отвез меня в отель, потому что я не могла находиться в этой квартире, она пугала меня. Ох, я не понимаю, как это можно доходчиво объяснить, ведь я сама в смятении. Я ужасно боюсь, милый,— я крепко сжала его запястье,— как никогда в жизни не боялась. Это не страх даже, а какой-то нечеловеческий ужас от того, что в моей голове все к чертям перемешалось. — М-м-м, ну раз ты не можешь привести мысли в порядок вслух, то, возможно, удастся упорядочить их на бумаге? — Ага, а потом мы с тобой будем проводить «работу над ошибками» и ты вычеркнешь все то, чего не было,— попыталась пошутить я. — Неплохой вариант. Если не поможет разобраться в себе, то тогда придется обратиться к специалистам. Я знаю, как ты не любишь врачей,— предупредил он мой вопрос и поспешил заверить, что все будет в порядке:— но это крайняя мера. — Ты меня успокоил,— облегченно вздохнула я,— может, просто из-за стресса с переездом, я приняла плоды собственного воображения за реальные события? — Не уверен, что так бывает, но чем черт не шутит. Может статься, что ты неплохую книгу напишешь с таким-то воображением. Это я намекаю, что записями все же стоит заняться,— усмехнулся он. Вместо ответа я лишь кивнула и уткнулась носом в его плечо. Мне совсем не хотелось доставлять ему лишних проблем, и эти несуществующие вещи оказались совершенно некстати. — Я пойду наверну кружок вокруг дома, ладно?— неожиданное желание хоть на какое-то время остаться одной взяло надо мной верх в считанные мгновения.— Очень хочется пройтись. — Мы могли бы пойти вместе,— недоуменно возразил он. — Я хочу немного подумать на свежем воздухе. — Ну тогда возьми с собой телефон.
У этих стен есть глаза, они смотрели на меня пронзительно, их огромные черные зрачки пульсировали в такт белому шуму из динамиков сломанного телевизора. Серая комната с глазами, которые смотрят не просто на меня, а ко мне в душу, прожигая в моем теле вполне ощутимые дыры. Воняло затхлостью, плесенью, сыростью и паленой кожей. Было нестерпимо больно. Прижав пальцы к вискам, я крепко зажмурилась и шептала одно и тоже тысячу раз, срываясь с шепота в рев: — Прекрати, перестань, не смотри… прекрати, перестань… не смотри на меня! Прекрати…
Вдруг моего плеча коснулась теплая ладонь. Настолько горячая, что обжигала не хуже этих глаз, нарисованных на стенах чьей-то детской несмелой рукой. Я открыла глаза и посмотрела в его лицо, это был он — мой мужчина, мой спаситель. Я прижалась к нему всем телом, опуская взгляд, а телевизор перестал шуметь, только мерцал в кромешной темноте комнаты, с единственным и то наглухо заколоченным окном. Теперь глаза смотрели на нас обоих, мужчина напрягся, одной рукой обнимая меня, в безуспешной попытке снять напряжение с моего искалеченного тела. Он открывал и закрывал рот, буравя меня паническим взглядом, но словно не мог ничего сказать, будто его голосовые связки никогда не работали. Я только и могла, что испуганно на него смотреть, а в голове вертелись все те же мысли «прекрати, перестань… не смотри на меня…».
Я села на тротуарный бордюр позади дома, уронив лицо на ладони. Мне казалось, что я слышу какую-то музыку, что-то этническое или восточное, или черт его знает — никогда не разбиралась в музыке. Я думала о том, как теперь все будет, как мне справиться с этой неведомой чушью, навалившейся столь неожиданно, что сводит меня с ума. Хотя, наверное, все плохое случается неожиданно. — Ni meishi ba?— спросил меня приятный женский голос. Я подняла взгляд и оказалось, что девушка так же красива, как и ее голос. — I dont' understand*,— пожала плечами я, думая о том, что столь красивы бывают в основном филлипинки. Да, наверное, она и есть филлипинка. — Are you okay? Can I help you?**— спросила она. — What the hell is going on? I don't know if I'm ok,— пробормотала я, но тут же опомнилась.— No, no, never mind, I'm just thinkin' aloud***. Она стояла рядом, невероятно красивая и какая-то идеальная, вкусно пахнущая ванилью и медом. Настолько идеальная, что мне захотелось хорошенько врезать ей, чтобы хоть как-то скомпенсировать контраст между нами. Она, не подозревая о моих мыслях улыбалась во весь свой набор зубов ослепительной улыбкой, так и искренне и очаровательно, что я еле сдержалась, чтобы не выбить все ее зубы. Я даже не удивилась этой вспышке гнева, словно всегда была такой, и закричала: — Прекрати, перестань, не смотри… прекрати, перестань… не смотри на меня!
---------------------- * Я не понимаю (англ.) ** Вы в порядке? Могу я чем-то помочь? (англ.) *** Да черте что происходит. Я не знаю, насколько я в порядке. Нет-нет, не берите в голову, это я так, рассуждаю вслух.
— Ni meishi ba?— спросил меня приятный женский голос. Я подняла вгляд и поняла, что это опять произошло, я снова прожила на несколько мгновений дольше, чем надо было. Может, это что-то вроде дара предвидения? Чего делать не надо, а что надо? — I dont' understand*,— робко ответила я, глядя в светящееся благодетелью лицо той самой девушки, которую окрестила филиппинкой. — Are you okay? Can I help you?**— спросила она. Разговор повторялся слово в слово, но теперь я была уверена, что больше не закричу на нее, несмотря на то, что она по-прежнему выглядела слишком идеальной. Наверное, я сама хотела быть внешне такой же как она, а она действительно была очень красива. — Never mind, I'm fine***,— ответила я, улыбаясь популярной фразе из многочисленных голивудских киноклише. Думала, только бы она не ответила мне «okay», а то вообще по-идиотски сценарно получится. — Ну, раз так, то я тогда пойду,— сказала она, широко и искренне улыбаясь. От этих ее слов, я снова почувствовала обжигающую волну гнева, подкатывающую к горлу. Я никак не могла понять, отчего ее непритворная и красивая улыбка вызывает у меня столь сильные отрицательные эмоции. Сделав над собой усилие и все-таки сглотнув неприятный ком в горле, словно он был вполне материальным, я пристально посмотрела в ее темные глаза и попросила: — Не могли бы вы пройтись со мной немного? Видимо, вид мой был настолько жалок, что она сразу же согласно кивнула и протянула мне руку, чтобы я смогла подняться. Мы пошли вокруг дома в молчании, каждая из нас думала о своем, не решаясь вторгнуться в личное пространство другой. Украдкой я поглядывала на нее: изящные руки с тонкими пальцами пианистки, красивая матовая кожа, волнистые черные волосы, которые даже в полумраке ночи блестели как сумасшедшие, и потрясающая фигура сводили меня с ума. Она действительно была столь совершенной, что казалась ангельской куклой. Хотя нет, не куклой, ведь она прекрасно вписывалась в окружающий мир и выглядела куда более естественно, чем большинство людей.
С другой стороны, совсем безупречных людей не существует, даже в принципе быть не может. А посему должна быть в ней какая-то трещинка, излом, хотя бы маленькое, крохотное несовершенство, которое бы превратило ее из ангела в человека. Возможно, что девушка только выглядит безукоризненной и за этой кукольной внешностью таится в пластиковых внутренностях гниль. Но даже если в ней существует изъян, узнать о его существовании молча невозможно. А мне очень хотелось это выяснить, ведь вполне возможно, что узнав о червоточине внутри этой красотки, я пойму причину беспощадных приступов гнева, которые захлестывали меня при одном только взгляде на девушку. — Можно я?..— недоговорив, она взяла меня под руку. Я, конечно, удивилась, но противиться не стала. Это маленькое и странное сближение вполне могло приоткрыть завесу тайны над личностью моей новоиспеченной спутницы. — Я тебе нравлюсь?— неожиданно спросила я, расхрабрев от ее телесной близости. — Да, иначе бы не согласилась пройтись с тобой по этой улице,— пожала плечами она. — Расскажи мне о себе. Она удивленно повернулась, замедлив неспешный шаг, заглянула мне в глаза и спросила: — Зачем тебе это? Мы остановились прямо под фонарем. Улицы были пустынны — люди еще не успели хлынуть потоком наружу, пока что продолжая заниматься своими делами. Казалось, что в целом мире только мы вдвоем и нет больше никого, других просто не существует. Я чувствовала ее запах, она пахла натуральной ванилью, не такой, какая бывает в парфюмерных флакончиках, а той, что используют в кондитерской. Запах вкусных сдобных булочек — одной из немногочисленных радостей моего детства.
— Мне интересно узнать о тебе, мне кажется, что все это не просто так. Ты очень странная и как-то непонятно действуешь на меня,— быстро и смущенно затараторила я, выкладывая всю подноготную,— внутри какая-то буря противоречивых чувств. И чтобы разобраться с ними, мне хочется узнать о тебе хоть что-то… — Заткнись,— как-то утвердительно сказала филиппинка, отводя вгляд куда-то ниже моего подбородка и облизывая губы. — Что?— не понимая переспросила я. — Заткнись, не то я тебя поцелую,— ответила она с каменным выражением лица. Я сначала растерялась, но потом подумала, что эта нелепая и эпатажная угроза являлась скорее речевой ошибкой. Наверняка девушка не знала английский так же хорошо, как я, и вполне могла оговориться, сказав совсем не то, что имела в виду. — О чем ты вообще?.. Не дав мне договорить, она толкнула меня в тень за кольцо света от фонаря и прижала к ближайшей шероховатой стене, буравя пронзительным взглядом. Ее темные глаза быстро и беспокойно скользили по моему лицу. Внезапно меня передернуло, потому что глаза этой потрясающей девушки напомнили сон о комнате с тысячью глаз на стенах, которые прожигали вполне ощутимые дыры в теле.
— Перестань, что это за бред? Это же не смешно!— быстро проговорила я, и она незамедлительно привела в действие свою угрозу. Я ощутила запах ванили еще сильнее, он обволакивал меня, как сигаретный дым. Хрупкая с виду девушка с силой вжимала меня в обшарпанную стенку, теплоту и шероховатость которой я ощущала своими лопатками. Она крепко держала меня за запястье левой рукой, а другой рукой трогала меня, скользя вдоль по телу от плеча до бедра. Ее поцелуй был сладким, но не приторным, напоминая вкус булочек из далекого и несчастливого детства.
Я расслабилась и ответила ей через несколько мгновений, начиная получать удовольствие от ее внезапного порыва. Я обнимала ее свободной рукой, гладила волосы, легонько поцарапывая спину под эфемерной блузкой. Все еще продолжая держать мою руку, девушка запустила пальцы под мою футболку и пощипывала живот, переходя с резких страстных движений на нежные и плавные. Через какое-то время я, прерывисто дыша, высвободила свое запястье и отдалась эмоциональному исступлению без остатка, мне было сложно контролировать себя, да и не хотелось. Она, желая продолжения, увлекла меня в уютную подворотню с улицы, которая вот-вот должна была наполниться шумной толпой. Когда мы, держась за руки, достаточно делеко отошли от улицы, я прижала ее к высокому дереву и поцеловала, лаская ее упругую грудь и прикусывая губу. Когда она нежно, но настойчиво попыталась забраться ко мне в брюки, я уже изнывала от желания. Неровно дыша, я откинула ее волосы с нежной шеи и впилась зубами в кожу, в ответ она приглушенно застонала и чуть крепче сжала меня в своих сильных объятьях.
Развернув меня спиной к дереву, она вновь стала хозяйкой положения. Тогда я, словно в отместку, прикусила мочку ее уха, чуть не вырвав сережку-гвоздик с расшатанным замком, и спустилась ниже, к груди. Она обхватила мою голову руками и запустила тонкие пальцы, чуть влажные от возбуждения, в мои распущенные волосы. А потом коснулась моей левой ключицы. В том самом месте. Где начинались огромные жуткие шрамы, проходящие через бок до самого живота. Гнев, который какое-то время не подавал виду, выплыл наружу мощной волной и разлился по всему телу. В одно мгновение я разозлилась на филиппинку столь сильно, что даже кончики моих пальцев ненавидели ее. Инстинктивно резко отбросив девушку от себя так, что она упала, я снова поставила ее на ноги и держа за шиворот, ударила кулаком по лицу, шипя, да почти выплевывая слова, по-русски: — Не смей трогать мои шрамы, слышишь?!! Никогда не смей трогать мои шрамы!!! Она испуганно и непонимающе смотрела на меня, облокотясь на дерево, словно оно могло ее спасти и защитить, что еще больше меня раззадорило. А я, озверев в край, с садистским удовольствием врезала ей еще раз, продолжая орать одно и то же уже на всех известных мне языках: — Ne touchez pas à mes cicatrices!.. Jamais, vous entendez!.. Никто и никогда, ясно? Sie sind mein, nicht berühren… niemand kann! Don't touch my scars! Understand? Выкрикивая одно и то же бесконечное количество раз, в состоянии полного помрачения рассудка, я покрывала ее побоями, как пледом — методично и самозабвенно. Гнев, который я пыталась сдержать и подменить на страсть, стал чем-то самостоятельным, как новая часть тела и захлестнул меня с головой, не давая возможности одуматься, даже когда я слышала хруст ее ребер. Девушка, жалкая и беспомощная, неподвижно сидела и, облокотившись на дерево, тихонько скулила о прощении на тайванизе вперемешку с английским. В моих висках шумно стучала горячая кровь внезапно нахлынувшей злости, задавая ритм ударам, которые я наносила резко и с хорошего размаха. Только когда она, наконец, выставила перед собой руку в защитном и одновременно молящем о прощении жесте, я остановилась и, развернувшись, ушла. По дороге домой я заглянула в какую-то лавку и купила наугад пачку сигарет с зажигалкой. Закурила сразу же, с каждым разом все спокойнее и спокойнее выдыхая белый дым, но все равно не присмирев до конца. Я постоянно теребила футболку над тем самым местом, где начинались мои уродливые глубокие шрамы, скорее всего, даже расцарапала там кожу. И все думала: было ли это на самом деле? А если было, как правильнее стоило поступить? Врезать филиппинке сразу, чтобы она испугалась и ушла прочь или, быть может, сразу предупредить о том, что меня нельзя трогать за шрамы? Хотя обычно, я просто испуганно вздрагивала при прикосновении и, максимум, отскакивала в сторону, а не зверела, накидываясь на окружающих с кулаками. Зайдя в квартиру, я сразу пошла в душ, скидывая с себя мокрую от чужой крови и собственного пота одежду. Под тугими струями воды я, наконец, хоть как-то пришла в себя.
--------------------------- * Я не понимаю (англ.) ** Вы в порядке? Могу я чем-то помочь? (англ.) *** Не беспокойтесь, я в порядке (англ.) Далее диалоги на английском сразу переведены на русский для удобства читателей.
Эти воспоминания, они душат меня, словно живые, их мерзкие влажные и холодные пальцы прикасаются к моей коже, вызывая груду мурашек. Они трогают меня за плечи мертвой хваткой впиваясь в плоть, держат так сильно, что кажется — сейчас мои кости сломаются, рассыпавшись на миллиарды песчинок. Они запутываются в моих волосах и ложатся на резину автомобильных покрышек, которые давят меня ежесекундно. Сердце стучит, отсчитывая секунды моих многочисленных ошибок и поражений, заставляя вспоминать больше, красочнее и сильнее. Хочется обхватить голову руками и, забившись в угол, накрыться ветошью, не выглядывать, в страхе быть найденной. Но от этих скольких ледяных пальцев воспоминаний никуда нельзя скрыться, просто не существует такого места на земле, где бы они меня не достали. И никогда не будет передышки, ведь я прекрасно понимаю: в том, что весь этот ужас происходил со мной, виновата только я — никто больше. И боль сожаления охватывает меня с новой силой, еще чуть-чуть и я начну задыхаться, расцарапывая свое горло руками, ломая ногти об ключицы, вырывая бесполезные волосы, чтобы хоть как-то начать дышать. Заменять эту чертову душевную боль физической, разрезать свои руки и бедра, только, чтобы эти воспоминания уже оставили меня, не трогали. Сломанные ногти и кровавые раны не спасут, не дадут даже передышки, я их даже не замечу, метаясь в собственных отражения страха, на гранях сумасшествия, раскрывая рот, как глупая рыба, в попытке глотнуть хоть немного воздуха. Я не могу дышать, я не умею, я разучилась, мне страшно и больно. И никуда не деться и не сбежать от этой ноющей безжалостной боли. Потому что она внутри.
Я курю десятую сигарету подряд, плечи и бедра расцарапаны, я вся в крови и мне безумно страшно. Я стряхиваю пепел на пол, потому что у меня нет пепельницы и тушу сигареты об свои ладони, чтобы было хоть немного легче. Я запихиваю окурки в свои воспоминания, но они становятся только гаже. Я хочу, чтобы они меня забрали совсем, чтобы я сошла с ума и не стояла больше у края пропасти. Пусть на мою голову свалится наковальня и я уже упаду в зияющую чернотой бездну. Я бы давно по-настоящему покончила с собой, но я слишком слаба, чтобы так умирать. Я хочу, чтобы меня убили, чтобы избавиться от этой боли, которую невозможно терпеть. Она никуда не уйдет, только затаится до следующего, еще более жестокого, раза, когда я уже, наконец, смогу выковырять свои вены пилочкой для ногтей. Или осколок от зеркала, которое я разрисовываю черным маркером и бью, не вынося собственного отражения, отлетит мне прямо в глаз, и я уже успокоюсь. Я все время вижу свою случайную смерть, это со мной с самого раннего детства. Я поскользнусь на лестнице и сверну себе шею, разобьюсь под ближайшей лихой машиной на светофоре, или меня догонит маньяк. Я бежала, бежала изо всех сил, не понимаю зачем я тогда так быстро бежала. Я всегда страшилась смерти и желала ее одновременно. Потому что ничего хорошего не происходит. И бога нет, его просто не может существовать. Я скорее поверю в то, что наша жизнь — более развитый аналог симс, где игрок-садист, может бросить тебя, даже не включив свободную волю, и ты будешь лежать на полу и подыхать от того, что ничего не можешь сделать ни с собой, ни с окружающим миром. И махать ему руками, глядя вверх бессмысленно — ему не понравился твой характер или мордашка. Чтение молитв — такой же бред, ведь мы не слышим своих персонажей, которые просят сделать их жизнь лучше. Когда в твоей жизни пройдет уже пару лет, тебе позволят иметь свободную волю и жизнь наполнится красками и действием, возможно, игрок даже поиграет за тебя, сделав твою жизнь капельку лучше, а потом снова выбросит на помойку, чтобы не мозолил глаза, и ты умрешь от безысходности. Я не верю в бога, потому что он не может быть так жесток. А вот люди жестоки. Даже слишком.
Кажется, будто я в каком-то лесу у заброшенной железнодорожной станции. Мне хочется реветь навзрыд, но я не могу, я не могу даже нормально дышать, утопая в вязком ужасе, который окутывает меня, словно черная вода. Ужас застилает мои глаза и моя боль выплескивается из глаз двумя солеными дорожками, расчерчивая лицо на три ровных части. Я сдавленно кричу, мне не хватает воздуха, я не могу так больше, не могу это вспоминать. Слишком больно, слишком страшно, слишком уродливо и слишком мерзко. Я не сделала ничего плохого, так почему это все со мной происходит? Чем я это заслужила? Этих маньяков, это распоротое почти надвое в юности тело. Я до сих пор не могу ходить на пляжи, я боюсь, что кто-то увидит или кто-то захочет дотронуться до меня. Будет тыкать в меня пальцем смеясь на моим болезненным уродством. Я боюсь всего на свете, я такая трусиха. У меня был нервный срыв и меня три года держали в психушке, пичкая какими-то полунаркотическими лекарствами. А когда вышла, попав в не слишком хорошую компанию, подсела уже на настоящие наркотики. Тот гребанный урод не мог удержать меня своим обаянием или чем-то в таком духе — он был страшным и непривлекательным, в нем не было ничего, что могло бы меня хоть капельку заинтересовать. И поэтому он привязал меня к себе с помощью наркоты. Я сидела на котором поводке и дрожала от наслаждения каждый раз, когда мы виделись, а виделись мы куда как часто. Под таблетками тебе все равно, кто рядом, остаются лишь физические ощущения, тактильность. И даже его мерзкие кривые толстые пальцы, вечно потные ладони и отвратительный голос были для меня чем-то неземным, что я влюбилась в него. В редкие минуты ясного ума, я понимала, что попала в ужасное положение, но наутро все повторялось снова. Пока не случился передоз. И я снова загремела в лечебницу.
Он — это то единственное и светлое, что было на моем пути, больше ничего. Я сильно испортила ему жизнь, но Он мирился со всем и прощал меня, даже когда я причиняла Ему сильную боль и могла сорваться. Он поставил меня на ноги, сделал хоть немного похожей на человека. Я почти Его собственность, живая собственность, ведь я обязана Ему жизнью и люблю Его больше смерти. Мне не нравится слово «любовь». Такие огромные чувства нельзя называть, назовешь — потеряешь, как гвоздь вобьешь, поэтому я вычеркну его везде и даже в дневнике, написанном кровью и слезами. Нет, я пишу обычной шариковой ручкой, вручную, но эта писанина выворачивает меня наизнанку, показывая все мои гнилые внутренности наружу, которые никто не должен видеть, никто. Я не покажу Ему моих дневников, Он не должен видеть этой боли. Я не хочу причинять Ему страданий, довольно того, что я сама настрадалась сверх меры.
Кошмаров много, они снятся каждую ночь, по несколько штук за раз и следующий гораздо страшнее предыдущего. Этот заброшенный отель, в котором стены покрыты стеклянными шприцами в металлической оправе, они летят прямо на меня, напоминая еще раз о том, до чего я могла докатиться и обязательно бы докатилась, если бы не Он. Он мой спаситель, мой принц на белом коне. Без Него не было бы меня. Без Него я была не я, просто не существую. Без Него нет ничего. Когда я думаю о Нем, шприцы и ножницы прекращают лететь на меня. Боль, рождавшаяся во в брюшной полости, как будто кто-то там бешено вращает железным прутом, наглая, острая и невыносимая слегка затихает. Я сдаже смогу начать дышать, если очень постараюсь. Почему я всегда начинаю дышать? Лучше бы умерла от недостатка кислорода. Меня пригвоздило к грязной стене в обрывках цветочных обоев, я вижу как открывается дверь ближайшего номера. Ко мне идет он, этот азиат, который захватил мое тело, который выбивает из меня душу, словно пыль из ковра, я не хочу больше этих снов, я не хочу вспоминать. Разбиться на машине, въехав в грузовик, везущий белоснежную напольную плитку. Размазанные мозги будут смотреться красиво на белой керамике. Кроваво-кафельная нежность напоследок.
В те редкие дни, когда уходит ужас и безмолвная апатия, я иногда вижу нормальные человеческие сны, а не бесконечные кошмары, но это бывает так редко. Я помню только один сон и там был Он. Я лежу на асфальте, расплескав свои длинные волосы по дорожной поверхности, ноги-руки врозь, силуэт образует звезду. Асфальт теплый, потрескавшийся, сквозь трещины этого искусственного покрытия прорастает нежная зеленая трава и даже какие-то мелкие желтые цветочки. Ослепительно голубое небо, растерзано пушистыми лоскутами облаков, солнце без устали слепит глаза. А где-то в густой траве, неподалеку поют кузнечики свою бесконечную однообразную песнь. Так хорошо и спокойно лежать на заброшенной с десяток лет назад взлетной полосе. Мысли не тревожат, только кузнечики и яркие цветы цвета солнца, пробивающие толщу асфальта привлекают внимание. Иногда кажется, что если я буду лежать на дороге слишком долго, то трава начнет прорастать насквозь через меня. Но это дурацкие мысли, я гоню их прочь, поворачивая голову направо. Справа, точно в такой же позе, лежит Он, щурясь от солнечных лучей. В этот момент Он касается моей руки и поворачивается к мне, наши взгляды встречаются. Мы смотрим друг на друга настоящую вечность. Время теряет свой смысл, когда вы лежите вот так рядом и смотрите друг на друга на старой взлетной полосе под палящим солнцем. Он аккуратно, чтобы не нарушить гармонии этой картины, придвигается ко мне, медленно и спокойно. Наши губы соприкасаются, я чувствую Его запах и солоноватый привкус губ. И время снова растягивается, продлевая эти мгновения на целые эпохи всего лишь для двух людей. Есть Он, есть я, солнце, лето, кузнечики в траве, желтые цветочки и взлетная полоса. И так было всегда.
Бонус
Тот же дым В воспоминанья я запихаю окурки, Оскверняя их запахом тлена. Отбив по ним такты мазурки, Их сжигаю. Горят, словно сено. Воспоминанья я буравлю чертами, Касанием стержня, чернилами бью. И дым промеж пальцев, между руками, А я его нежно, как птицу, ловлю. Воспоминанья скрыты в дереве рамы, Боязливо таятся в сколах камней... Что сильнее: доска или камень? Оказалась сильней? Да, я сильней! Aisgil 2005
Закончив писать в дневнике, я закрыла блокнотный переплет с дурацкими зелеными полосочками на лицевой стороне обложки и вздохнула. Почему-то на бумаге мои переживания выглядели куда ярче и острее, чем в жизни, казалось, что воспоминания мучают меня постоянно, но на самом деле они были в тени, осторожно ступая за моей спиной, бесшумно, но неудержимо. Когда ты вплотную живешь со своим адом и вращаешься в этом соку каждый день, то постепенно привыкаешь, но собственные чувства, обличенные в слова могут даже напугать. Ты словно видишь свое нутро со стороны, когда обнаженные кишки сверкают язвами, а в ноздри бьет удушливый запах плесени, это не на шутку пугает. Но и это происходит задним числом. Недолго думая, я запихнула тетрадку в самую дальнюю коробку под кучу всяких разных мелочей типа шарфиков, косметики и прочих лаков для ногтей. Там же я нашла мои любимые солнечные очки, как ни странно, за эти пару дней я даже ни разу о них не вспомнила. Нацепив цветные стекла в пластиковой оправе на нос, я вышла из дома на очередную прогулку. Я думала о том, что я наконец-то преодолела бесконечное двадцать третье число, о том, как быть с внезапным «даром», от которого становится только хуже, и в котором я только еще больше залипаю, словно в расплавленном каучуке. Мои движения и реакции на происходящее вокруг становятся такими же неестественно резиновыми, а мысли гулко бьются о стенки высохшей черепной коробки. Совсем как броуновское движение — беспорядочное, неудержимое и бессмысленное. Молекулы двух разных жидкостей танцуют вальс не в такт в моей голове. Чертов начальный курс физики в средней школе. И химиии заодно. Асфальт был горячим и больно бил в глаза своим жаром, мысли не в такт текли по венам, рвано, урывками окутывая все тело. Через три секунды они, невнятные, доберутся до сердца. Две. Одна. Поехали. Не осталось сил, чтобы продолжать бессмысленно куда-то идти, поэтому я просто завернула в ближайшую подворотню и села в тени какого-то экзотического дерева, а потом и вовсе легла. Не знаю, сколько времени я так лежала и о чем думала все это время — в голове был туман, такая взвешенная в воздухе почти на атомы вода, кислород и водород. Воздух осязаем, его можно потрогать и сжать в кулаке, а потом съесть из собственной пригоршни. Только в субтропиках такой климат. Этим просто невозможно дышать.
Мне не давало покоя ощущение, что что-то не так. Все пошло неправильно, совершенно наперекосяк. Я в самом деле схожу с ума и мое ужасное прошлое тут совершенно ни при чем. Доказывать, что все события, произошедшие со мной не повлияли на меня, по меньшей мере глупо. Во всяком случае самой себе я врать не собираюсь. Не просто так эти вязкие навязчивые мысли лезут ко мне из глубин памяти, уродливо скалясь мне прям в лицо с тошнотворным дыханием. Что-то очень серьезное, но совершенно неуловимое произошло. Я не верю в призраков, их нет и быть не может. Какая к черту метафизика, если любую поговорку и пословицу про чертей можно объяснить с логической точки зрения, если учитывать примерное время происхождения фразы? Это что-то другое, что-то, что обнажает мои страхи и заставляет этих кровожадных пираний кусать мои ломаные руки. Что связывает меня, больно перекручивая суставы, вгрызаясь в и без того воспаленное многочисленными травмами сознание. Я всегда знала, что у меня слишком яркое воображение, которое бесконечно рисует настолько жуткие картинки, что ужас почти никогда не смывается с ресниц вместе с тушью. Одно из двух: либо я схожу с ума естественным путем, либо кто-то мне помог в этом. Но, если рассматривать второй вариант, то постоянно я общаюсь только с одним человеком… Нет, даже думать об этом не хочу. Это слишком ужасно, чтобы быть правдой. Я даже в призрака готова поверить, только не в это. Голова начала зудеть, больно нахлестывая друг на дружку мысли, словно стопку толстых одеял. Разнервничавшись, я вскочила с травы и пошла куда-то вперед. В этот момент мне срочно нужна была красота, хоть что-нибудь живое и красивое. Мне хотелось видеть красоту везде, но вместо этого я видела полусгнившие газеты в узких подворотнях, фонари с выбитыми лампочками и прочий совершенно непривлекательный мусор. На улице уже стемнело, но народ еще не высыпал наружу, поэтому по пути мне попадалось мало людей, все, как один, с задумчивыми лицами, да разве что машины с тонированными стеклами изредка проезжали мимо. И тут я увидела ее, и сердце, невозможно близкое к коже, начало мучительно быстро отстукивать ирландские мотивы. Она шла в белом коротком платье с рукавом в три четверти мне навстречу. Половина лица прекрасной филиппики была скрыта темными очками, поэтому не было понятно узнала она меня или нет. Мы неторопливо двигались навстречу друг другу, она на невероятных шпильках, а я просто изможденная жарой и густым воздухом, к которому невозможно привыкнуть. Когда мы поравнялись друг с другом, я слегка коснулась ее руки и прошептала: — Forgive me*. Она резко отшатнулась и попыталась пойти быстрее, я слышала ее рваное дыхание, с тихим хрипов вырывавшееся из груди, и видела, как она прихрамывает. — Я не хотела, на меня что-то нашло, но ты сама виновата!— оправдываясь, скорее перед собой, чем перед ней, я шла за ней вслед. Синяков и царапин на обнаженных стройных ногах не было, наверное, что-то с суставом.
— Оставь меня,— наконец выдавила она из себя и остановилась, повернувшись ко мне. Даже не видя ее лицо полностью, по искривленному рту не сложно было прочесть гримасу ужаса в сочетании с отвращением. — Зачем ты подошла ко мне тогда?— спросила я неожиданно сама для себя. — Не знаю. Я не хочу тебя видеть больше никогда,— сказала она и на краткое мгновение сняла очки. Один глаз жутко заплыл, но тем не менее смотрел на меня с презрением, а второй, здоровый, сверкнул злобой. И тут же девушка вновь скрыла глаза темными стеклами. — Знай только, что я действительно не хотела… ничего,— проговорила я и мы разошлись в разные стороны. Как ни странно, эта встреча успокоила меня, но тем не менее, я решила, что пачка сигарет не будет лишней. По иронии судьбы купив никотиновые палочки в том же самом ларьке, я решила возвращаться домой в обход, чтобы не встретиться ненароком с филиппикой. Весь мир сжался до размеров только-только прикуренной сигареты. И сладковато-горький стереодым вокруг, слева, справа и передо мной, заполняющий километры пустоты внутри, возвращающий самообладание. С каждой новой каплей никотина осколочная, как граната, боль уходит погулять. Мне бы очень хотелось, чтобы кто-нибудь похитил ее и мои остаточные страхи, чтобы я больше не заблуждалась в собственных бредовых чувствах, как в темном лесу на краю грибного дождя. Дым ложился на плечи, я всю дорогу выдыхала его перед собой, тут же входя в эфемерные облака, и моя маленькая задушенная совесть перестала хватать за горло. С каждым вдохом мне становилось все легче и спокойнее. Умиротворение накрывало меня без прикосновений, аккуратно и неторопливо, словно поля снегом. Снег. Я уже давно его не видела, а ведь завтра рождество, должны же быть хотя бы крошечные снежинки, хотя бы одна, но тут не бывает никакого снега. Я зашла в квартиру, выпила пару стаканов грейпфрутового сока, стоявшего в пакете на столе, выкурила пару сигарет. И решила сходить в душ, после которого в планах было посмотреть что там нового в рунете. Но этим планам не суждено было сбыться. В поисках ноутбука, я обыскала все уголки кухни-гостинной, заглянула в спальню и, наконец, без особой надежды, в комнату с коробками. И пораженно замерла на пороге. Он сидел на полу, облокотившись на стену и читал. Читал мою тетрадь. Мой дневник. С моей болью внутри. И мерзко улыбался. — Niemand kann…**— растерянно прошептала я. И все встало на свои места. Та версия происхождения собственного сумасшествия, которую я отметала прежде, стала вдруг слишком возможной и реальной. Ему нравилось то, что он читал. «Нравилось» даже не то слово — он буквально тащился от написанного, так жадно и внимательно читая слова, что даже не заметил, как я вошла. Я было попятилась назад, не в силах смотреть на живое воплощение кошмара, о котором даже мой извращенный мозг не смел помыслить, но злоба взяла верх. Пересилив себя, я осторожно подошла ближе. Муж по-прежнему увлеченно пожирал глазами странички моих живых страхов и сомнений, написанных неровным почерком.
— Это все ты, это ты!— опустившись перед ним на колени, выпалила я и затрясла его за плечо. Он резко отпрянув от неожиданности, стукнулся головой об стенку. На его лице мимолетное удивление сменилось прежней садистской улыбкой, он с удовольствием наблюдал за моей реакцией. И больше не таился. И я поняла, что все гораздо глубже, чем просто чтение моего дневника. В голове лихорадочно носились ослепительные мысли, сменяясь с припадочных на просто безумные. Но проблема в том, что в этом контексте любая из них могла быть верной. А еще хуже, если все сразу. — Значит, ты не просто так познакомился со мной тогда на улице? Или заинтересовался мной, когда я рассказала тебе свою первую страшную историю о том, почему я оказалась в восемнадцать лет на улице? Он кивнул, буравя меня изучающим взглядом. Я всегда видела в этих карих точках теплоту и ласку, но сейчас в его глазах блестел интерес, который уже не было смысла скрывать. Наверное, он действительно любил меня, но как-то по-своему. Любил так, как я никогда не смогу понять. — Что ты сделал со мной?— захотела крикнуть я, но губы плохо слушались и вместо вопля из гортани вырвался лишь слабый хрип. Он обнял меня за плечи, усадил рядом с собой, прислонив спиной к стенке. — Хорошая девочка,— ласково сказал он, жадно пожирая меня глазами. Он гладил мои волосы, спускаясь ниже на плечо, и плавно приближаясь к шрамам. Он никогда раньше не трогал их в открытую, мастерски притворяясь, что это была случайность. Он вообще отличный актер, раз смог так легко обвести меня вокруг пальца. Чтобы раскусить его потребовалось пять лет замужества и нелепая случайность.
С каждым его прикосновением, легким, но настойчивым мне становилось все хуже и хуже. Только что мой мир разрушился, а он разрушает мой мозг еще сильнее. Я сидела, не в силах пошевелиться, с широко раскрытыми от ужаса глазами и не могла даже попытаться осознать весь ужас того, что произошло. Я вспоминала отца, который повесился на собственном галстуке, не выдержав ужасов афганской войны. Его мучила фантомная боль*** и он физически не мог каждую ночь на протяжении десяти лет после окончания войны просыпаться с криками от кошмаров, его организм не позволял пить достаточное количество алкоголя, чтобы заглушить весь этот ад. И ничего не помогало. Оставался только один выход. Но об этом я узнала потом, когда немного подросла, незадолго до наводнения, когда я потеряла маму. Вышедшая из берегов в две тысячи первом году река Лена, затопила первые этажи почти всего города. Это происходило постепенно, не как сель или цунами, но, тем не менее, стремительно. Не все успели уехать куда-нибудь подальше, чтобы переждать. Эвакуация происходила хоть и оперативно, но все равно недостаточно быстро. Вообще все эти воспоминания были как за пеленой, всплывали одна за другой картинки, между которыми очень сложно было провести логические цепи, но постепенно все прояснялось ярче и четче, как будто я переживала это заново, словно это со мной происходило здесь и сейчас на самом деле. Я каким-то образом упала в воду и когда я погрузилась в ледяную воду с головой, мое тело течением разрезало металлическими листами от крыш самодельных гаражей, а мама, пытаясь меня спасти, утонула сама. Все произошло в считанные мгновения. Я сумела кое-как выбраться, озябшая и вся в крови, но от шока и холода совсем не чувствовала боли. Очень скоро меня подобрали, помню, что почему-то я была очень легко одета даже для мая. Вот так, в восемнадцать лет я оказалась сиротой на улице с затопленной квартирой, без денег и документов. Сначала меня, конечно, подлечили в обычной больнице, но когда я немного поправилась и осознала весь ужас своего положения, случился нервный срыв. И начался новый круг ада.
------------------------- * Прости меня (англ.) Далее диалоги героинь на английском сразу переведены на русский для удобства читателей. ** Никто не может… (нем.) *** Фантомная боль — боль в потерянной (ампутированной) конечности. Часто бывает у ветеранов войны, реже у людей, потерявших конечность другими способами.
— И когда все это началось?— спросила я деревянным голосом. Слова мне давались с невероятным трудом, приходилось выдавливать их из себя, словно остатки зубной пасты из тюбика. Хотя нет, сложнее. — Ну, на самом деле раньше, чем ты думаешь,— прошептал он мне прямо на ухо, запуская дрожащие пальцы под мою футболку. Я чувствовала его ледяные от волнения пальцы, скользящие по животу вбок. Аккуратно и неспешно. Неспешно до тошноты. — Насколько?— я могла только глубоко вдохнуть комок влажного воздуха и раскрыть пошире глаза, хотя на самом деле мне очень хотелось вскочить, заорать и долго бить его той большой желтой шкатулкой, что стояла у моих ног. Но я не могла. — За пару месяцев до нашего знакомства. Я был неплохо знаком с твоим персональным извергом,— его речь лилась плавно и спокойно, словно мед из банки. Его медовый голос залил весь ковер, и уровень вязкой субстанции быстро поднялся до подоконников. Находиться в такой комнате стало невозможно, но преодолеть разговор было необходимо, несмотря на то, что каждое его слово и прикосновение причиняло нестерпимую боль, эхом отдававшуюся по всему телу.
Вместо ответа я смогла издать лишь булькающие тошнотворные звуки, исполненные животного ужаса. Я все отлично понимала, даже больше, чем обычно, и в голове быстро складывалась ужасающая мозаика из моей жизни. Но я не могла издать ни одного звука, хотя бы отдаленно напоминающего человеческую речь — мое тело перестало меня слушаться. Перед мысленным взором без устали плыли картинки: как мы познакомились в конце сентября две тысячи второго. Перед больницей я сломала руку персональному извергу, с силой хлопнув железной дверью; откуда же я тогда могла знать, что этот шакал схватится за дверной косяк, желая меня остановить. Думаю, дав мне слишком большую дозу, он хотел отомстить за это, и мое попадание в психушку было его заслугой. Было бабье лето, я только недавно вышла из больницы после передозировки и бесцельно слонялась по улицам, не зная, как мне дальше жить после всего этого кошмара. В итоге петляний по городу, добравшись до ветхого двухэтажного здания автовокзала, я остановилась там. Спала в зале ожидания на грубых скамейках несколько дней, словно ждала чего-то, что в корне изменило бы мою непутевую жизнь, сплошь наполненную кошмарами. И в какой-то момент, почти сразу после того, как проснулась, я увидела моего будущего мужа и замерла, не в силах оторвать взгляд от манящего лица. Он буквально источал силу и уверенность, которых мне так не хватало. Он тоже заметил меня с отрывом в несколько секунд и направился к моей скамейке. Как-то очень просто заговорил со мной, предложил перекусить что-нибудь. С первых же его слов, я поняла, что это тот самый человек, что он примет меня такой, какая я есть, что именно он будет моей опорой и той самой каменной стеной, за которой спокойно. Я рыдала по вечерам, рассказывая ему события своей жизни до его появления. Не выливала ничего сплошным потоком, несмотря на то, что мне необходимо было выговориться, выдавая информацию небольшими частями. Эти откровения давались тяжело, но после того, как я выговаривалась, мне становилось гораздо легче. Впервые в жизни у меня был человек, которому можно было довериться и рассказать все, что угодно, не боясь, что он потом напичкает успокоительными и поставит диагноз «прогрессирующая шизофрения и хроническая нарко-зависимость», как в психушке. От зависимости, кстати, было достаточно легко избавиться, ее, можно сказать, практически не было. Моя жизнь действительно в корне поменялась, мой принц на белом коне все исправил на ощутимом плане и, как выяснилось, делал только хуже в плане эмоциональном, так тонко и изворотливо, что это было невозможно заметить. Он, аккуратно трогая мое тело, шептал какие-то слова на смеси русского, французского и немецкого — его любимых языков. Я уже не могла вникать в его слова, что он говорит, мое внимание полностью заняли внутренние переживания, заставившие посмотреть на всю мою жизнь с совершенно другой стороны, о которой я и не догадывалась раньше. Как, например, на журнальных столиках оставались газеты, где буквально на следующих разворотах находились статьи про афганскую войну или наводнение, о которых я даже думать спокойно не могла. В результате наводнения погибло всего лишь шесть человек, в том числе моя мама — мой единственный близкий человек. Писали и о родственниках погибших, разумеется, обо мне тоже. Естественно, ничего лестного в тех текстах не было. Любопытство брало верх и я читала, задыхаясь от ужаса, а потом меня рвало, пока я не успокаивалась. Мой мужчина очень старался, чтобы все выглядело невинным, он всегда был таким. Меня трясло от этих откровений, от того, что в данный момент он никуда не торопится и, не таясь, делает со мной все то, чего он хочет. Больше, чем уверена, что он подсыпал мне что-то в грейпфрутовый сок, который я очень люблю, а у него якобы аллергия. Ну или в какой-нибудь другой напиток, а, может, и в еду. Я все-все понимала, но не могла даже пошевелиться. Неожиданно я вспомнила свою шутку про оборотня, будто муж перевоплощается после ухода с работы в обычного человека, а быть может, все наоборот? На работе он обычный человек, а вот дома становится маневренным манипулятором. Меня всегда поражала его способность держать любую ситуацию под контролем и не терять самообладание в те моменты, когда другие были готовы от отчаяния биться головой об стены. А если добавить к умению владеть собой и хладнокровию неимоверную харизму совершенно мистической силы, то на выходе получится непревзойденный кукловод.
От этих открытий дыхание перехватило еще больше, и я перестала дышать. Просто забыла, как это делается, словно никогда не выполняла обыденного упражнения на выход и вдох. И меня охватила паника, безмолвная и бездвижная, только глаза бегали из стороны в сторону быстро-быстро, как сломанный маятник. — Эй, успокойся, я с тобой и не допущу, чтобы что-то плохое произошло,— я услышала его родной спокойный голос,— все будет хорошо, я обещаю тебе. Ты мне действительно очень дорога, ты не представляешь на сколько, просто у каждого их нас свои заморочки и пусть они тебе не нравятся, но они есть. Он прекратил мучить меня прикосновениями, но беспощадная машина мыслей уже была запущена, я понимала решительно все и каждый прожитый с ним день на протяжении этих восьми лет со дня знакомства показывал свою другую сторону. — Не думай о прошлом, я понимаю, что это очень тяжело, но ты справишься. Ты очень сильная, а не могу без тебя, мы слишком тесно переплелись за все эти годы. Признаться, я уже не отличаю тебя от себя. Не знаю, где эта грань между мной и тобой. И мне очень жаль, что я решился на эту авантюру,— его голос звучал очень гулко, отбивая чечетку в где-то в затылке, его слова разлетались на тысячи звуков и больно били в глаза. Эти слова, звучащие спокойно и уверенно, стали успокаивать меня. Я понимала, что все сказанное может оказаться ложью, но не хотела думать еще и об этом. Муж подхватил меня на руки и отнес в спальню, где я довольно-таки быстро заснула, видя сон без снов, тягучую и вязкую, как нефть, темноту, из которой невозможно выбраться. Но, в конце концов, я выплыла на поверхность и тут же проснулась. Муж спал рядом спиной ко мне и приобнимая подушку. Я тут же вспомнила все события минувшей ночи и сильно захотела сбегать на кухню за скалкой или сковородкой, чтобы навалять ему по первое число, пока он беззащитен, пользуясь элементом внезапности. Но ярость, моментально возникшая в моей голове, так же быстро улетучилась.
Я пошла в душ и села на пол, упругие струи воды стрелами били по спине и макушке, ощущение не из приятных, но мне было все равно. Раньше, например, я не понимала, в каком же надо быть состоянии, чтобы терпеть поток воды, бьющий в одно и то же место длительное время, а теперь это случилось и со мной и я сама истязала себя средневековой пыткой, пытаясь очнуться от этого дурного сна. Не хотелось верить, что все это реально и придется с этим жить. Через какое-то время, я все-таки вылезла из объятий воды. В голове царил хаос. Непонятно, как жить дальше. И дело даже не в том, что мы находимся в чужой стране, порядки которой нелегко понять, а в том, что у меня был только мой муж и больше никого. Друзья-приятели отдалились, мы перестали даже переписываться и созваниваться, не то, что видеться. Родственников тем более не осталось. Куда податься сироте без связей и навыков с отвратительным прошлым, ужасающим настоящим и туманным будущим? Усевшись на диван, я взяла ноутбук и решила погулять по просторам интернета, чтобы хоть как-то отвлечься от дурных и тяжелых мыслей. Браузер предложил продолжить с места разъединения и открыть все недавно открытые вкладки с сайтами. На второй же странице красовалась статья википедии про психоделики. Тот же самый почерк, что и раньше с журналами и газетами, правда, до вчерашних событий я списывала подобные вещи на совпадения. Пробежав страничку взглядом сначала по диагонали, а потом прочитав более внимательно, я поняла, что давеча испытала на себе действие одного из самых сильных синтетических препаратов, даже не подозревая об этом. Ну а любимый грейпфрутовый сок скрыл горечь, которая сопутствует одному из самых «злых» наркотиков в ряду психоделиков. Со злостью отшвырнув ноутбук прочь, так сильно, что он разлетелся на две большие части, я сильно пнула журнальный столик и вскочила с дивана. Мне нужны были сигареты, почти так же сильно, как огню кислород в воздухе. Перерыв всю свою одежду, я нашла заветную пачку и прикурила, моментально успокаиваясь. Я стояла с закрытыми глазами на кухне, облокотившись одной рукой на тумбу, и затягивалась никотиновым дымом жадно и страстно, словно это была последняя встреча с любовником. Он подошел ко мне сзади и обнял за талию. Я вздрогнула от неожиданности и открыла глаза. — Сегодня ведь рождество,— пробормотал он, целуя меня в шею. — А ты мне отличный подарочек сделал еще вчера,— прошипела я в ответ. — Больше, чем уверен, ты всегда подозревала что-то подобное, просто закрывала глаза,— немедленно парировал он. — То есть, ты хочешь сказать, что я сама виновата во всем этом? — Ты всегда переводишь стрелки, успокойся уже,— прошептал он мне на ухо, прикусывая мочку. Я резко развернулась и выпустила дым ему прямо в глаза, он зажмурился и, чертыхнувшись, схватил меня за бедра еще сильнее. — Как я могу успокоиться? Ты вообще понимаешь, что весь мой мир перевернулся с ног на голову, я бок о бок жила восемь лет с человеком, которого совершенно не знаю?!— заорала я и выронила окурок из пальцев. Тлеющая сигарета угодила мужу прямо на босую ногу. Он сдавлено матюгнулся, дернул ногой и вновь обнял меня, только теперь уже за плечи.
Я смотрела, как медленно его лицо приближается ко моему, казалось, что эти три секунды длятся вечность. Время растянулось, как жевательная резинка, мой лоб горел, в висках больно стучала кровь, а сердце было готово выпрыгнуть из груди, сломав все ребра. И в тот момент, когда сердцебиение было близко к отметке ста двадцати, он поцеловал меня. Его поцелуй был звериным, он кусался, а я царапала его, не зная, отбиваться мне от его крепких объятий и сопротивляться близости, или же отдаться ему без остатка, окунувшись в зловещий омут с головой. Пока я раздумывала, он схватил меня за бедра и усадил на тумбу.
Рваными движениями освободив меня и себя от одежды, он трогал меня, облизываясь и целуя. Мне казалось, что мы сошли с ума, что такого быть не может. Я поддалась на его провокацию и начала действовать сама. Я царапала его спину, кусала шею и рвано дышала на ухо. Воздух вокруг нас накалился до неприличия, словно мы ласкали друг друга в аду. Да так, в общем-то, оно и было, если принять во внимание все то, что недавно произошло. Он вошел рывком и двигался с такой сильной ненавистью и любовью, что я застонала от неожиданности. Я никогда не думала, что можно заниматься сексом с ненавистью, но это оказалось вполне возможным и заводило еще больше. Я стонала и кричала, как ополоумевшая, мне казалось, что он меня разорвет на части и поэтому я сильно царапалась и кусала ему плечи и руки, била по лицу наотмашь, но это раззадоривало его еще больше. Тогда я стала орать как я его ненавижу, а сама плакала, слезы лились из моих глаз сплошным потоком, мокрые волосы облепили лицо, я ничего не видела из-за этих слез и волос. Резко спрыгнув с тумбы прямо на мужчину, я надеялась хоть как-то освободиться от больно врезающихся в ноги бортиков столешницы и этого лютого зверя, каким стал мой муж. Мы повалились на пол, при таком раскладе можно было запросто сломать позвоночник и пару ребер, но нам повезло. Он скинул меня с себя и поставил на четвереньки, рыча слова проклятья и то, насколько сильно он любит меня. Лавину этих противоречивых чувств, которые в действительности хранились внутри нас и, наконец, выплыли наружу, невозможно было остановить. Мы кричали, истерически смеялись, выли и судорожно визжали. Я не знаю, сколько времени продолжалась эта вакханалия, но, когда мы, обессилев, повалились на пол и откатились друг от друга в разные стороны, уже было сказано все что можно и чего нельзя.
Бонус
Найдя пачку сигарет рядом с собой, я закрыла глаза и закурила. — Дай мне тоже,— попросил он и протянул руку. — С рождеством,— проговорила я и вложила сигарету в его ладонь.
Я вышла на некую яркую поляну в лесу. Хотя, скорее всего, это какая-то степь в самый разгар лета, растворявшаяся в нечеткой дымке желтоватого тумана. Ярко светило холодное зимнее солнце, и колючий ветер разбрасывал по лицу и плечам волосы в фантастической тишине. Картина вокруг нисколько не менялась, пока я долго и быстро шагала вперед, ни разу не оглянувшись. До тех пор, покуда не стукнулась лбом о прозрачную стену. Прикоснувшись ладонями к холодной поверхности, я подышала на невидимое, но ощутимое препятствие, и от горячего дыхания на плоскости появилось маленькое мутное пятнышко, которое тут же исчезло. В попытке отойти на пару шагов, снова ударилась о преграду, но теперь уже спиной. Инстинктивно выставив руки по сторонам, я вновь почувствовала прикосновение к ледяному стеклу. Прозрачная стена сомкнулась вокруг меня и явно сужалась в размерах. Плюющееся неравномерным светом солнце неожиданно поблекло, вскоре потухнув совсем, точно перегоревшая лампочка. И стена, что почти уже обездвижила меня, загорелась.
Теперь везде вокруг меня горел огонь, распространяясь все дальше и разгораясь все больше. Казалось, будто он исходит от меня, и я не просто эпицентр, а причина возникновения безудержной стихии. Языки пламени подобострастно облизывали мое тело, извиваясь по кистям рук и скользя по бедрам, совершено не причиняя боли, скорее даже напротив. Пульсирующие огненные змеи радовали и доставляли несказанное удовольствие, а собственная сила и власть над бушующим явлением пьянила. Раньше бы я испугалась, но не теперь, когда в руках моих было дымящееся, с пылу-жару, знание. Внезапно повеяло запахом горящей кожи и паленых волос, я повернулась в сторону, откуда исходило зловоние. И увидела приближение того самого азиата, что мучил меня в кошмарах, и, пока он шел, кожа на его лице булькала и пузырилась, постепенно облезая, подобно пластиковой карнавальной маске. А под расплавившейся маской оказалось родное до одури лицо, отвратительно ухмыляющееся. Его глаза буравили меня, но я не сдавалась и продолжала смотреть на него, практически так же, как и он на меня. Не дойдя всего пары шагов, он упал, словно его резко удалили косой под колени, и прекрасное лицо исказилось гримасой боли. Он корчился, и рот его искривлялся в страшном крике, но я ничего не чувствовала, кроме жара огня и ничего не слышала, кроме рева пламени. Продолжая смотреть на то, как плавится и постепенно исчезает мой муж, я думала только о том, что свободна и мне не нужно ничего больше, только это пьянящее ощущение легкости и собственной силы. Глядя вверх на холодные звезды, я стояла в бушующем огне и беззвучно хохотала, торжествуя.
— Не играй с огнем,— пробормотала я, скидывая с себя остатки странного сна вместе с легким одеялом. Голова раскалывалась на тысячи мелких фрагментов разноцветной мозаики, сердце колотилось где-то за глазами, а тело ломило, словно с похмелья. На кухне, еще сонная, я автоматически потянулась за соком, но тут же, словно ожегшись о невидимый столб пламени, подумала, что лучшим вариантом будет поставить чай. Признаться, в этот момент мне стало очень страшно: паранойя, как маленький счетчик, отсчитывала безумные идеи в моей голове. Ведь мой обожаемый *****ок мог отравить все, что угодно, и играть в подобную версию «русской рулетки» абсолютно не хотелось. Я думала о том, что заламывать руки в припадках жалости к себе не имеет никакого мало-мальски практического смысла; нужно действовать и чем скорее, тем лучше. И когда электрический чайник оповестил меня о доведении воды до необходимой температуры, возникла идея, которую стоило претворить в жизнь. А пока я пила ароматный чай, идея превратилась в целый план, который, впрочем, состоял не из такого уж большого количества пунктов. Решив, что начинать стоит безотлагательно, я быстро сходила в душ, переоделась и принялась за поиски. Где-то ведь он должен хранить этот пузырек с адским зельем, которое чуть не выбило мое сознание из тела, точно мелкодисперсную пыль. Я действительно начинала сходить с ума, но очень рада, что все-таки не сошла. Методично перерывая его вещи, я даже не хотела предполагать, что муж настолько любит риск, что таскает эту штуковину с собой, или что отрава могла просто-напросто кончиться, потому что план мой буквально обязан был воплотиться в реальность. Оттого я была настроена крайне решительно, откидывая прочь сомнения и остальные каверзные мысли, постоянно подкидываемые моей встроенной паранойей. По истечении часа я перетрясла все коробки, в том числе свои, поковырялась в комоде, залезла во все карманы супруга и даже коробки с обувью, но безуспешно. Подумав, что это дело стоит перекурить и поразмыслить, куда еще можно заглянуть в поисках заветной склянки, я отправилась на кухню. Почему-то я была твердо уверена, что мне стоит искать именно миниатюрный флакончик, некую тару небольших размеров, вроде пробника туалетной воды.
Выдыхая в желтую лампочку на потолке терпкий дым восточных сигарет, я вспомнила, что пять лет назад перестала курить из-за тошноты, которая посещала меня всякий раз, когда я прикуривала белую никотиновую палочку. Муж не курил никогда, и его раздражала эта моя привычка, от которой сложно избавиться. Да что там, на самом деле, я ужасно любила курить и романтизировала этот процесс, так что заставить бросить меня могли только веские причины, например, проблемы со здоровьем. Полагаю, что именно суженный приложил свои руки к этому делу, ведь теперь я курила и не ощущала совершенно никаких признаков тошноты. Думаю, не сложно было накапать на сигареты молока, особенно учитывая, что покупала я их сразу блоками и тотчас распечатывала, избавляясь от всего целлофана и даже фольги. Да, выходит, что хорошо зная человека, его жизнь легко можно испортить так, что он даже не догадается. Главное, быть осторожным. А уж этот подонок был куда как осторожен, и всегда получал то, чего желал. Швырнув тлеющий окурок в раковину, я продолжила поиски в спальне. Спокойно осматривая вещи миллиметр за миллиметром, я начинала нервничать все больше и больше, ведь места, которые стоило осмотреть, я проверила, и квартира, по сути, уже закончилась. — Нет, я пройду этот чертов квест!— прошипела я сама себе и открыла прикроватную тумбочку, а в голове сами собой завертелись строчки из старой песни Фадеева: «Я вижу, дрогнули пальцы…» Отложила в сторону папки с какими-то бумагами. «…всего же проще расстаться…» Просмотрела содержимое двух небольших коробочек. «…послушай, может, не надо…» Вытащила еще несколько прейскурантов и листовок с визитками. «…нам хорошо было рядом…» За безделушкой в виде зайца, символа этого наступающего года, лежал черный кожаный очечник. Я взяла его в руки. «…умирать от любви» Раскрыла и под массивными солнечными очками увидела тонкий инсулиновый шприц, на два с половиной деления заполненный прозрачной желтоватой жидкостью.
— Умирать от любви, — протянула я и посмотрела на удушливые лучи света из окна, в которых бесились крошечные пылинки. Быстро поднявшись с колен, я прошагала в комнату с коробками и отобрала несколько теплых вещей и смен белья, туда же положила небольшую косметичку и документы. Теперь, осталось только придумать, куда бы можно было капнуть этой гадости. Решение пришло сразу же, как только я открыла холодильник. Схватив горький тоник, я открыла бутылку и капнула туда немного из шприца. Я не знала, какая нужна дозировка, но очень надеялась, что не стану вдовой, это в мои планы не входило. Я всего лишь хотела показать, каково было мне; пусть этот драный ковбой почувствует хоть немного мерзости от отвратительного положения, в которое он меня загнал. Поставив напиток на место, я отцедила немного воды в шприц, восстановив прежний объем, и пошла обратно в спальню, с целью положить страшную вещь обратно. Паранойя подсказала стереть отпечатки на всякий случай. Мало ли что. По дороге в аэропорт я терзала себя мыслью, что, может, не стоило делать всего этого безобразия, и действия эти слишком поспешны, но чувство справедливости успокаивало скорой местью. Радость же напрочь отсутствовала, но думалось, что она может появиться позже, затаившись на время, но я ошиблась — из всех эмоций осталось только лишь невероятное облегчение, но и этого чувства хватало с лихвой. Когда, через некоторое время, противоречивые чувства улеглись и словно исчезли, я уже летела над материковым Китаем, и спокойно смотрела в иллюминатор, заранее улыбаясь снегу, который через десяток часов пушистыми хлопьями укроет мои плечи.
Тело ощущалось как чужое, не мое, вокруг темно, и какие-то люди ходили вокруг, я слышала их голоса нечетко, словно через огромную металлическую трубу, покрытую ржавчиной. Глаза застилала кровавая пелена, было тяжело дышать, точно в горле застрял острый кусок гранита и при всяком вдохе пронзал насквозь тело мириадами крохотных шипов. Тошнотворно воняло кипящей кровью, асфальт под моей спиной расплавился от жара полуденного солнца, постепенно отпуская накопленное за день тепло в вечерний воздух. Думалось, что я изжарюсь на этом пятаке в удушливой подворотне заживо и в собственном соку.
Один из тех, кто окружал меня, что-то спросил, обращаясь ко мне, но ничего не было понятно. Ни единого звука совершенно невозможно было различить из-за звенящей тишины внутри и монотонного гула крови в барабанных перепонках. Сил хватало только на то, чтобы повернуть голову и, увидев раскаленный асфальт, сплюнуть на него немного крови из разбитой губы. От маленького бурого пятна тут же поднялась ввысь легкая струйка пара, а вонь крови стала нестерпимо сильной. Человек снова что-то повторил, а его обувь внезапно стала четкой, как-будто кто-то нацепил мне на нос очки. Осознавая всю опасность положения, я инстинктивно попыталась закрыть лицо руками, в надежде хоть как-то защититься от тяжелого ботинка, медленно приближающегося к лицу, и с удивлением обнаружила, что у меня руки моего мужа.
Я проснулась с криком, в полусне пытаясь вырваться из кресла, которое, казалось, крепко вцепилось мне в руки и ноги, а все пассажиры в салоне беспокойно оглядывались на меня и перешептывались между собой. Через пару мгновений, когда я уже мало-мальски пришла в себя, а шептание утихло, до меня дошло, что такое поведение не к месту в салоне самолета. Освободившись от внезапно ставшего ненавистным ремня безопасности, я прошла в туалет и умылась. Стало гораздо легче. Остаток полета прошел более-менее спокойно, ведь я крепко держала неясный страх, рвущийся с поводка. Я смотрела на погрузившуюся во мрак Москву с высоты далеко не птичьего полета.
После получения багажа в аэропорте Шереметьево, я наконец-то вышла на улицу, и сразу же на лицо упало несколько снежинок. На поверку, в Москве оказалось куда холоднее, чем я думала, но это неудивительно: после удушливого климата субтропиков заснеженная российская зима любому показалась бы лютой. Но даже этот неприветливый морозный воздух почудился мне сладким, он веял чем-то новым и волнительным. Я вдыхала его полной грудью, не беспокоясь о том, что так можно подхватить простуду, ведь я слишком долго тосковала по строгой зиме. Улыбаясь неизведанному, я села в такси и попросила водителя отвезти меня в отель Корстон, что некогда был общежитием. Когда мы были в этом городе в предыдущий раз, я хотела остановиться именно там, уж не знаю почему, но муж настоял на том, что всего лишь четыре звезды как-то непрезентабельно. Ну конечно, ему все шесть с плюсом подавай. Зато теперь я могла поступать так, как хочу я, не оглядываясь на чужие желания. Слишком долго моя голова была занята его руками. Мыслями. Чувствами. Не оставляя места для себя…
Тем временем машина уже съехала с Ленинградского проспекта, и я смотрела на проплывающие мимо здания Садового кольца, размышляя: отчего все-таки я выбрала Москву? Ведь это же большой город, столица огромной страны второго мира, в котором сложно найти нормальную работу, жилье за приемлемые деньги или доехать из центра до окраины не попав ни в одну пробку. Серый и грязный город, покрытый куполом смога, пеленой разврата и коррупции. Но все эти душещипательные подробности хоть и относятся к делу, да не очень. Это беспредельно атмосферный город, который умудрялся выживать на протяжении долгих столетий и продолжает развиваться наперекор всему. Его очарование узеньких кривых улочек стихийной застройки не сравнить ни с чем. Москва, черт ее дери — яркая индивидуальность, скопище оригиналов, одиночество непохожих. Город с потрясающей историей, в конце концов. Город, в который отчего-то всегда хотелось вернуться. Несмотря на предновогоднюю суету, в отеле нашлись свободные номера, в один из которых я и заселилась. Десятый этаж, просторная комната и широкая двуспальная кровать с кучей мягких подушек только для меня одной. Длительный перелет с пересадкой в Бейджине* и путешествия на такси по пробкам совершенно вымотали меня, и поэтому, приняв душ, я свалилась без сил на белоснежные простыни. Когда я проснулась, было очень солнечно и тихо, словно я единственная, кто есть в этом огромном отеле; волшебные лучи рыжеватого света проникали в комнату сквозь невесомые шторки, но воздух не был прозрачным, как ему положено, он трепетал и сочился светом сочного апельсина. Я любовалась этим рассветом, потрясенная, молча и с наслаждением. Никогда не думала прежде, что зимой, в конце декабря, может быть такой рассвет. Потянувшись, я вылезла из-под одеяла и выглянула в окно, за которым по улице Косыгина туда-сюда сновали редкие маленькие машинки. Безоблачное яркое зимнее небо, тишина, теплые лучи света и морозный ветерок из приоткрытого окна заставили меня улыбнуться. Уже тогда я знала, что подружусь с этим городом, и именно в нем начну свою новую жизнь безо лжи, обмана и мук прошлого.
Пока я была в душе и одевалась, принесли очень вкусный, но простой завтрак: омлет, пара тостов и грейпфрутовый сок. Я улыбнулась стакану и осушила его до дна, ведь теперь нечего бояться. Покончив с завтраком, я вышла из номера и увидела, что отель не так уж пуст, как мне показалось в начале. Я спустилась в фойе и в момент моего появления из динамиков прозвучали слова полузабытой песни из середины двухтысячных: — И во мне на дне нет даже места для злости, Отпусти меня в небо, отпусти и не бойся Пока… я еще жива.** Мимолетно удивившись этим как нельзя лучше подходящим словам к моей ситуации, я вышла прочь, на улицу. Снаружи весь мир состоял из воды и замерзал, микроскопические льдинки падали на мои волосы и плечи, укутывая вихрем кристаллов. Я подняла голову к небу и смотрела в бесконечную глубокую лазурь, щуря глаза от солнца. О такое красивое небо не жаль разбиться, точно блюдце — на счастье. Через дорогу оказалось интернет-кафе, куда я тут же зашла. Надо было узнать, каким образом нынче разводятся и где я смогу найти банкоматы или отделения банков, в которых можно снять деньги с моей привередливой карты. Маршрут складывался вполне удачный — все пункты назначения находились по пути. Ближайший банкомат обнаружился всего в паре остановок метро, и мне захотелось немного покататься, да и не тратить лишний раз деньги на такси. Рассудив не терять времени на интернет, я отправилась в красивую и темпераментную московскую подземку. Проехав те самые пару остановок в заполненном разношерстной публикой вагоне, я вынырнула из бурлящего потока собственных мыслей и слилась с толпой людей, суетливо сновавших вокруг и обсуждавших, какие подарки они приготовили своим близким. Мне подумалось, что некому делать подарки, кроме себя самой, поэтому я твердо решила, что побаловать себя необходимо. Все намеченные в этот день дела я сделала относительно быстро: сняла все средства со своего счета, оставила заявление о разводе в ЗАГСе, подписав дешевой ручкой в пластилиновых от волнения пальцах, что на раздел совместного имущества я не претендую, и со спокойной душой отправилась по магазинам. В итоге купила себе пару обаятельных теплых сапог и осталась очень довольна совершенной покупкой. Подумав, что можно бы было пафосно выкинуть телефон и обручальное кольцо с моста в реку, как делают в драматических фильмах, я смело откинула дурацкую мысль: ведь аппарат мне еще пригодится, а за колечко можно выручить приличную сумму, так что красивые, но бессмысленные жесты я совершила лишь мысленно. Прийдя к этому умозаключению, я завернула во встретившийся мне на пути ломбард, где и заложила злосчастное кольцо, что все это время продолжало находиться на безымянном пальце. Симпатичный парень за стойкой, недоуменно глядя как я снимаю украшение, спросил: — Вы уверены? Вместо ответа я лишь кивнула; зачем объяснять постороннему человеку почему в канун нового года я продаю свое обручальное кольцо? За бриллианты, вживленные в платину я получила весьма неплохие деньги, как и рассчитывала. В очередной раз облегченно вдохнув вечерний воздух, я зашла в салон связи и приобрела новую сим-карту с местным номером. Концы обрублены, а мосты сожжены — назад пути нет, и я никогда не буду об этом жалеть. Вернувшись в номер, я свалилась без сил на постель. Как и предыдущей ночью в Москве, мне не приснилось никаких дурных снов. И я была очень рада этому. А через пару дней наступил новый, две тысячи одиннадцатый год, счастливый и свободный.
------------------------- * Beijin — название столицы материкового Китая, Пекина, на родном языке. ** Песня группы Тотал «Сердце в руке», 2004.
Я пришел домой раньше, чем обычно — запланированные дела достаточно быстро закончились. Да и голова моя была забита совсем другими мыслями — весь день я лихорадочно представлял, что там надумала себе моя жена. Казалось, что на месть она не способна, и ненависть ее ненастоящая, видно же, насколько сильно она ко мне привязана, а свести счеты с жизнью ей просто не хватит духу. Кишка тонка. В итоге я успокаивал себя тем, что у нее попросту нет никого, кроме меня. В квартире было пусто, я бы даже сказал, что зловеще пусто, но не придал этому никакого значения, решив, что моя женщина ушла погулять по своему обыкновению. Да и что ей было делать, раз накануне она разбила ноутбук, а этой квартирой ей совершенно не хотелось заниматься. Это чувствовалось. К тому же, надо было каким-то образом загладить свою вину перед ней. Как я глупо прокололся, подумать только! Столько лет весьма успешно маневрировал и проводил все спланированные аферы вполне благополучно, и в итоге притупил нюх на опасность. Но, наверное, даже самые удачливые преступники когда-нибудь, да попадаются. Теперь стоило вести себя еще более осторожно. Или… не знаю даже. Она все поняла, ведь я, опьяненный ее страхами, рассказал ей куда больше, чем следовало. И теперь придется выходить из сложившегося положения, только вот как — ума не приложу. Следовало хорошенько поразмыслить на этот счет. Положив рядом с белым диваном пакет с подарками, я подошел к холодильнику, в котором тоже зияла пустота. Пожав плечами, я захлопнул дверцу и пошел в душ. Под водой меня посещали все те же мысли, что и весь день: как начать разговор, когда она вернется. Никаких подходящих вариантов в голову не пришло даже тогда, когда я, мокрый и обвязанный полотенцем вокруг бедер, прошествовал в спальню. А там царил кавардак, не форменный, но вполне приличный — внутренности комода вывернуты наизнанку и торопливо запихнуты обратно, открыты шкатулки и разбросана одежда на постели. Словно что-то искали. И, возможно, даже нашли.
Несколько обеспокоенный беспорядком, я, натянув штаны, решил осмотреть комнату с коробками, но и там меня ждала примерно такая же картина: следы никто не заметал, тупо оставив все так, как разворотил — раскрытые коробки и разбросанные вещи. Ничего из вещей не тронуто, если что-то и взяли, то что-то очень небольшое. Я не стал проверять все вещи, когда понял, что нет небольшой сумки для кратковременных поездок. И тогда я понял, что она не вернется. Ни через час, ни через два, ни на следующий день — никогда. Получалось, что все мои попытки найти решение, что приведет к нас примирению, были бессмысленными. Интересно, куда же она могла сбежать?
Я решил пойти легким путем и просто позвонить, все еще надеясь где-то на задворках сознания, что она неподалеку, что это внезапное озарение — нелепая шутка моего параноидального мозга. Просто я боялся, что она нашла в себе силы оторваться от меня и сменить привычный уклад жизни на что-то другое. Но телефон оказался выключенным, чего не случалось никогда, и таким образом моя догадка подтвердилась. Я обратил внимание на звенящую тишину в квартире, на миг показалось, что весь мир отключился. Она ушла. Я не смог удержать. Автоматически подойдя к холодильнику, я открыл его и вынул бутылку тоника, потом пошел к дивану и вытащил из пакета джин. Чтобы хоть как-то прийти в себя после неожиданных открытий, я смешал коктейль и залпом выпил весь стакан, сразу же смешав еще один. Конечно же, лучше мне не стало. Зато теперь я начал вспоминать ее, какая она была, как менялась, как менялись мы оба на протяжении этих восьми лет. Она была тогда как маленький забитый зверек. Когда я узнал о ее существовании, то сразу заинтересовался, как она вообще осталась в сознании после всего того, что пережила. Я стал искать ее специально и нашел в том самом автовокзале. Как выяснилось позже, ей некуда было идти, словно она ждала меня, пока я разыскивал эту красивую мордашку. Она сидела в полупустом зале ожидания и смотрела по сторонам, вглядываясь в лица. Ждала. Я улыбнулся ей, когда взгляд ее остановился на мне и пошел прямехонько к ней. Она удивилась тогда, но я соврал, что это интуиция, будто чувствовал, что мы встретимся, хотя на самом деле целенаправленно искал. Женщины любят подобные слова и считают их романтичными. Конечно же, она купилась, как и на все остальное, что я плел. Она очаровывала меня, я обожал слушать ее редкие рассказы о своем прошлом, о том, как она переживала наводнение или смерть отца и матери. Ее глаза были как хрустальные, в них роились слезы, а голос дрожал. Она была такой настоящей в эти моменты. Наверное, она всегда была настоящей, ведь не понимала, что мне все это нравится, что я любил ее за ее страх. Но позже, когда она выговорилась, страх стал уходить. Она больше не просыпалась по ночам с криком, не дралась во сне с тем самым дилером, который нас «свел». Мне стало не хватать этого и я принялся действовать. Первую реакцию я не застал, тогда как раз пришлось уехать в срочную командировку на два дня, так что пришлось ограничиться лишь телефонным звонком. Но потом я научился подгадывать время и необходимую обстановку, исходя из ее распорядка дня и привычек, все-таки неплохо узнал ее к тому времени. Я налил себе еще стакан, только теперь в пропорциях не один к пяти, а один к трем. Выпил, смешал еще один и снова выпил. Как водку — зажмурившись и залпом. В груди распускалась лилия алкогольного тепла и умиротворения. Я действительно чувствовал ее и представлял так явно, словно это было на самом деле. Открыв глаза, я увидел цветок, выпускающий листья и все новые бутоны из моей груди. Я потер веки и помотал головой из стороны в сторону, но это не помогло — лилия торчала из грудины и упорно продолжала расти.
— Вот она, долгожданная мутация, симбиоз человека и растения,— пробормотал я и пошел в ванную умыться. Ледяная вода, мерзко воняющая хлоркой прояснила голову, и цветок больше не было видно. Облегченно вздохнув, я посмотрел на себя в зеркало. И зря. Мне удалось заглянуть в глаза моего отражения в собственных глазах, и тут же выстроился бесконечный коридор зеркал. Я блуждал там, хрипя и рыча слова помощи и проклятий. Но спасать было некому. Я бил зеркала, но они восстанавливались. Их осколки, вылетающие из-под моих кулаков и ног ранили, я был в порезах и крови, но мне было все равно. Вырваться — это все, чего я хотел.
***
Очнулся я лежа в душевой кабине, на мой живот лилась вода из рассекателя. Вокруг было слишком много воды, крови и осколков стекла. Видимо, я крушил душевую кабинку и бил зеркало, пока мне казалось, что я в зеркальном коридоре. Я попробовал подняться — все тело саднило, из руки торчал кусок стекла из дверцы, кисти рук почернели от синяков, а тело замерзло от холодной воды и не желало слушаться. Согревшись в остатка душа, я позвонил гиду и попросил вызвать «скорую». Надо же было как-то извлечь из меня все стекляшки. Пока я ждал прибытия врачей, закутался в одеяло и, сидя на диване, думал: с какого хрена джин так таращит? Нестерпимо захотелось курить. Почти пустую пачку местных сигарет я нашел на кухонном столе. Достав из мятой картонки последнюю сигарету, вспомнилось как я заставил ее бросить. Ухмыльнувшись воспоминанию, я закурил и понял, что это со мной сделала жена. Она нашла волшебный шприц и подмешала в тоник. Она знала, как скрыть горький привкус зелья, ведь я сам оставил ей статью на ознакомление. Какова чертовка! Этого я не ожидал. Она меня удивила очень сильно, но от этого стало только интересней, мы могли бы играть уже на равных правах. Как жаль, что я не увижу ее больше. В этом я был почему-то уверен. В этот момент в дверь позвонили. Гид приехал несколько позже медицинских работников. Меня особо не спрашивали, что случилось, небольшой лжи о нападении хватило, а кавардак в квартире говорил за меня более красноречиво. Поэтому врачи просто вытащили осколки, забинтовали раны и, оставив гиду какие-то рекомендации или перечень препаратов на бумажке, уехали. Теперь я тоже буду весь в шрамах. Мне нравились шрамы моей женщины, всегда хотелось их потрогать, но она не разрешала, точнее, начинала испуганно дергаться и, задыхаясь от ужаса, сжималась в комок, просила больше так не делать. Так что, в открытую было опасно это делать, ведь она могла догадаться о моих наклонностях. И я был осторожен, долго, но не достаточно.
Кто-то связал меня крепко и туго. Леска, опутывавшая мои руки больно врезалась в кожу, процарапывая новые мозаичные символы, которые причудливо переплетались между собой. Я поднял кисти и глянул на запястья: леску почти не было видно из-за запекшейся крови, но я точно знал, что это именно леска, а не проволока или нейлоновые нитки. Двигаться получалось хреново: только поднимать руки и поворачивать голову. Справа лежала рыболовная катушка, что подтвердило предположение, а слева изящные ножки в красных туфлях на высокой шпильке. Нога поднялась и опустилась на мои руки, прижимая их острым, как гвоздь, каблуком к груди. Запястья сильно резануло, но я не вскрикнул от невыносимой боли. Казалось, что я просто не умею издавать звуки, но я все равно упрямо открывал и закрывал рот, как тупая рыба. — Лежать,— приказал какой-то знакомый мягкий голос.
«Какого черта я должен лежать?! Нет, я не буду лежать, сидеть или прыгать по прихоти какой-то стервы. Это я должен приказывать что делать, а о чем даже думать не следует»— зло думал я в попытке рвануться вперед и хотя бы сесть, но тело было словно парализовано и не хотело слушаться. Оставалось действительно только лежать. Вздохнув, я посмотрел вверх: вокруг темнота, а слева сверху больно бил в глаза луч как от прожектора. Женщину, чей голос я слышал и чьи соблазнительные ножки видел, разглядеть было невозможно из-за этого света. Но зато отлично видны очертания ее фигуры — сложена она была, что надо. Я представил, какова бы она могла быть при обычном свете, и в штанах сразу же началось шевеление. Я усмехнулся. Хотел было сказать, что при случае с удовольствием *****ул бы ее, но чертова гортань все еще отказывалась работать как положено. Незнакомка, словно прочтя мои мысли, тихо, но властно приказала закрыть глаза и накрыла их своей ладонью. А я в этот момент уже представлял, как разорву на ней одежду, стяну зубами белье, а потом… Послышалось легкое шуршание, и на мое лицо упали кружевные невесомые трусики. Влажные. Я тут же открыл глаза и смотрел театр теней — шлюшка медленно раздевалась. Напряжение нарастало, я уже изнемогал, но мог только наблюдать — не слушался не только язык, но и целиком все тело. Через пару моментов, когда я уже увидел ее твердые соски, меня мощно и бурно прорвало. Стало тепло и мокро. А мерзавка, увидев, что я кончил, засмеялась. — Теперь кури,— томно прошептала сексуальная дрянь, зафиксировав мой подбородок и с силой впихивая сигарету мне в зубы, чтобы я не ее мог выплюнуть. Я выкурил весь табак за одну-две затяжки, но сигарета продолжала тлеть дальше, не потухая. С фильтра начал тлеть рот, становясь черным с раскаленными красными отметинами, угольное пятно не останавливалось ни на секунду, стремительно разрастаясь по всему телу. Я чувствовал этот пожар, горел, но выхода не было.
После ухода медработников я спал совсем недолго и проснулся от того, что все тело затекло, а бинты на запястьях перетянуты слишком туго. Часы на стенке дали понять, что прошло всего полтора часа. Я поднялся, осторожно разминая затекшие и покореженные конечности и оглядывая мокрые штаны. Захотелось курить, несмотря на этот дурацкий сон, в котором сигарета убивала меня быстро и очень болезненно. Вообще, я никогда не курил раньше, и это мое желание немного меня насторожило. Хотя курение тоже доставляло определенное удовольствие, ведь я вспоминал мою сумасшедшую сбежавшую женушку — с ее бзиками и недостатками, но такую желанную. А тут еще и этот эротический сон с неизвестной дамочкой, чья фигура подозрительно напоминала мою женщину. Я уже не мог прикасаться к этому телу. Ни к каким его частям. А ведь раньше мог. Вспомнилось, как мы с ней первый раз катались на новенькой машине, точнее, свежекупленой аванте девяносто седьмого года. Она, то ли от радости, то ли из-за тяги к развлечениям положила руку мне на ширинку и предложила экстремальный оральный секс. Было, конечно, немного страшно так ехать, ведь у меня был не такой уж большой опыт вождения, да и не хотелось быть застуканными слугами закона, мало ли какой штраф за это вломят. Все-таки, опаснее вождения в нетрезвом виде. «Только говори, когда будет совсем хорошо, ладно?»— сказала тогда она. Я удивился, не понимая зачем ей это знать? Ведь она и так поймет. Ответ был прост: чтобы не впечататься в ближайший столб. В итоге я постоянно говорил,что вот уже почти всё, она послушно останавливалась, но этого было катастрофически мало. Поэтому пришлось еще поездить в окрестностях где-то с полчаса и найти место для уединения. Да, здорово было в две тысячи третьем, так просто и легко… Сигарет в пачке не оказалось, поэтому я решил выйти прогуляться за никотиновыми палочками. Глотнув уже согревшегося джина прямо из бутылки, я переоделся и вышел в фойе, не забыв прихватить с собой алкоголь. Сморщенная, как изюм, консьержка недобро посмотрела на меня, демонстративно отвернулась и фыркнула с гримасой отвращения. Я пожал плечами и ступил на душный вечерний тротуар. Жар асфальта мерзко пробивал насквозь вьетнамки и испепелял ступни. Не успел я пройти и нескольких шагов, как из первой же подворотни на меня выскочили двое крепких парней. Они не говорили ничего, только ухмылялись и медленно двигались прямо на меня. Один из них поглядывал на початую бутылку, что я держал в руке, тем самым подсказав мне дальнейшие действия. Сразу же разбив тару и сделав из нее «розочку», с криком рванул на поганцев, надеясь, что они опешат и от удивления дадут мне некоторую фору. Но ребятки оказались матерыми и, не взирая на их потрепанный видок, вполне себе профессионалами в рукопашке. Они просто разошлись в стороны и подставили подножку — я упал, и парни резво потащили меня за ноги в подворотню. Сколько мог, я брыкался и пинался, пытаясь вырваться и сопротивляясь, как только возможно, но большая потеря крови сказалась на самочувствии не лучшим образом. Конечно, алкоголь и не выветрившиеся психоделики тоже сделали свое дело: быстроты реакции ноль, проблемы с координацией движений и вместо адекватного обзора мир в несуществующих цветных росчерках и кляксах. Это все еще умножить на порезы, глубокие в основной своей массе от разбитого стекла, и раскроенные костяшки на руках. Хреновая ситуация — это слабо сказано.
От падения навзничь, мой нос разбился и глаза застлала сверкающая кровавая пелена. Негодяев, окруживших меня, оказалось больше, чем два, по очереди они ударяли то в бок, то в плечо, то в бедро, не трогая при этом лица и паха, били не торопясь, зная, что в это время их никто не увидит и не разгонит. Но при этом не давая ни малейшей возможности не то, что подняться и хорошенько врезать, даже просто встать. Поэтому оставалось только зло и хрипло рычать на *****ков, которые выкрикивали одну и ту же фразу на ломаном английском: — You can not cheat, lie — badly!* Я не мог сопротивляться: первый же удар, что пришелся под разрезанную коленную чашечку, лишил меня сил от боли на несколько мгновений, которых вполне хватило на то, чтобы отнять возможность мало-мальски ориентироваться в пространстве. Пытаться объясниться с этими местными оглоедами тоже не имело смысла, ведь они вряд ли хоть как-то знали английский. Поэтому оставалось лишь защищаться и пытаться понять, за какой обман меня наказывают. Между вспышками боли вкупе с выкриками, я припоминал, где я мог провиниться. Ответ пришел через пять толчков: я сказал гиду, что на меня напали, но проверить наличие гостей в моей квартире было легко, как-никак дом находился под видеонаблюдением. Я сам выбрал именно эту квартиру в таком доме — безопасности ради, и в итоге сам же из-за этого пострадал. А китайский народ обмана не прощает, даже мелкого. Я снова оступился, и снова очень глупо. Внезапно боль ушла, я не чувствовал больше ударов и тычков, не слышал ничего, кроме собственного рычания, и видел только собственную же кровь на обжигающем асфальте, а слева сверху слепило солнце. Я вспомнил ее, это давешнее видение — черную фигуру соблазнительной негодницы в ореоле света. Она склонилась передо мной, и я видел это лицо, это родное лицо женщины, которую я любил больше всей своей жизни. Которую я ненавидел и обожал. Терпеть не мог и восхищался. А она опрокинула меня и плюнула в душу.
— Я ненавижу тебя, подзаборная сука!— хрипло кричал я, сплевывая слюну с кровью и заходясь в кашле.— Какого черта ты заставляешь меня так страдать? Зачем ты делаешь это со мной?! Я давал тебе все, все, что мог и даже больше! Так какое ты имеешь право так тупо мстить? Не могла придумать что-нибудь получше? Не хватило мозгов! У тебя не было никогда ничего и никого, а я заполнил пустоту в тебе, ты стала настоящей и живой, а не дебильной куклой. Я сделал тебя, вылепил и залатал недостающее, а ты, неблагодарная тварь, свалила при первой возможности… вернись, я прошу тебя, вернись. Я же сдохну тут в этой луже собственной крови, я не смогу без тебя. Мы как-нибудь справимся со всем этим. И ты снова будешь курить, я обещаю. Я тоже буду, вместе с тобой… Ее лицо продолжало маячить передо мной, она улыбалась и молча курила, ничего не отвечая. А потом выдохнула дым мне в лицо, бросила окурок в волосы и ушла прочь. Я слышал, как она меня покидает, как стучат ее туфли по дорожному покрытию, и не мог это терпеть. — Куда пошла?! Ты что, бросишь меня подыхать здесь? Тебе наплевать на меня? Я же принц на белом коне! Я снова куплю белую машину, найду тебя, из-под земли достану, затащу внутрь и буду трахать, как последнюю шлюху, до потери сознания. Ты вспомнишь, что это такое, наглая мразь!— рычу я ей вслед, а она идет, не оборачиваясь, ее фигура уже растворилась на горизонте.
Я пытаюсь проморгаться и щурюсь, чтобы разглядеть ее, тихо шепчу: — Не уходи… я умоляю тебя. Останься. Перед глазами опустился тяжелый ботинок, и неожиданно картинка прояснилась. Я сразу понял, что настало время финального удара, и попытался закрыть лицо руками. Дальше были темнота и тишина. Беспросветные.
------------------------- *Нельзя обманывать, обман — плохо! (англ. с ошибкой)
Проснулся я на белом диванчике в гостиной, укутанный пледом. Точь-в-точь так, как днем раньше: даже взглянув на часы, я увидел то же самое время. Первым делом я проверил телефон — мало ли кто-то звонил — и с удивлением обнаружил, что и дата прежняя. То есть не прошло и пары часов, не то, что дней. И меня осенило. Получалось, что дрянь очень необычная, в подметки не годится рядовой кислоте, и очень, очень, очень злая. Так что женушке действительно пришлось несладко. Но ведь я-то уже знал о том, как эта хренотень действует, и мог продолжить эксперименты. Ухмыльнувшись, я слил остатки джина в бутылку с тоником, разболтал и глотнул — коктейль вышел во вполне приемлемых пропорциях. Вытер капли напитка с губ и заметил, что что-то с рукой не так, помимо ссадин на костяшках. При более внимательном осмотре кисти оказалось, что кольца нет. Инстинктивно я посмотрел вокруг и подошел к дивану в поисках символа супружества. И не найдя его, понял, что жена совершенно точно не вернется. В задумчивости я отошел обратно и, отпив еще немного джин-тоника из горла, ткнул пальцем пачку сигарет, которая лежала в окружении окурков, затушенных прямо об столешницу. На полированной глади светлого дерева остались черные ожоги, почти как на человеческой коже. Когда-то в детстве, вынося вечером мусор, я увидел, как какой-то мужик крепко держал девочку за плечи одной рукой, шепча что-то на ухо, а другой тушил сигареты об ее коленки. На коже моей ровесницы оставались похожие отметины. И когда я, шокированный увиденным, пришел домой, мне захотелось узнать, каково это и что она чувствовала. Только вот сигарет дома не оказалось, потому что в нашей семье никто никогда не курил, и я порезал себе руку папиной бритвой, соврав потом, что кошка поцарапала. Но больше всего запомнилась не боль от пореза, а испуганное лицо мамы. Она посчитала, что в такую большую царапину могла попасть грязь, ведь раньше у меня никогда не было ранок подобной величины, и я теоретически мог получить заражение крови или столбняк, а то и все вместе. Мамочка моя была знатной паникершей. А парня этого, издевавшегося над малолетними девчонками, я видел еще несколько раз по вечерам на том же месте. Сначала даже казалось, что время застыло: вечер, автобусная сине-белая остановка, огоньки сигарет и девочка с рыжими волосами, только потом я заметил, что девчонки все время разные просто очень сильно похожи.
Он не придумывал ничего нового, все время втыкая только что прикуренные сигареты в колени или локти своих жертв, непременно выбирая рыжие кудряшки. Сейчас я понимаю, что ему, скорее всего, было не больше тридцати, но тогда он мне казался очень старым и скучным, раз уж он каждый раз показывал одно и то же представление с разными партнершами. Потеряв интерес, я стал ходить к мусорке другими маршрутами, где было много собак с кошками, которых гоняли со своих огородов по проулкам всякие бабульки. Там было шумно и весело, разве что только пахло хреново. Я еще раз потер столешницу, чувствуя пальцами подгоревшее дерево, и, надев шлепанцы, вышел в душный тайбейский вечер. Но идти никуда не хотелось, поэтому, пройдя всего пару метров, я сел на тротуар и, попивая свой коктейль, стал наблюдать за смешно переговаривающимися между собой китайцами. Они свещали своими глазами дорогу и стены домов с растениями перед собой, а вместо глаз у любого прохожего были небольшие фонарики. Внезапно обзор мне загородили чьи-то стройные ноги, я поднял взгляд вверх на очаровательные сиськи. Лицо оказалось скрыто за огромными солнечными очками, которые дамочка почти сразу сняла и моментально меня ослепила. — Oh, my God!*— автоматически прошипел я, прикрывая глаза ладонью от ее чертовых прожекторов. — Are you okay?**—спросила она, автоматически напялив очки обратно. — Не снимай их, а то я ослепну нахрен от твоей красоты,— простонал я и отнял ладонь от лица.
— Я могу чем-то помочь?— проговорила девушка, протягивая руку, наверное, чтобы помочь мне подняться. Странный вид помощи человеку, который явно не хочет вставать. Отпихнув от себя руку девушки, я, усмехнувшись, повернул голову и ответил: — Не, не надо ничего такого. — А что нужно?— спросила она, теребя «подол» своего микроплатья с ползущим вниз узором из стилизованных улиток. — Тебя, например. — Что даешь взамен? — непрозрачно намекнула девушка на род своей деятельности. — А сколько скажешь, столько и возьмешь,— я решил не торговаться с телом, которое мне понравилось. — Ну хорошо, куда пойдем? Я указал на дверь дома за моей спиной вместо ответа, поражаясь тому, что из всех, кто мог подойти ко мне, подошла именно проститутка. И ее совершенно не смутили мои бинты и порезы, что казалось еще более удивительным. Вполне возможно, подумала, что раненный не причинит ей особого вреда и, если вдруг что, убежать будет проще. Вечер обещал быть неплохим: отпраздную свой развод неплохой курчавой девчонкой, которая не скрывала своей радости, что не нужно далеко добираться. Пока закрывались двери лифта, уменьшая полоску оранжевого света на теле моей спутницы и погружая нас в полумрак, я вспомнил старый лифт в доме моего детства с железными дверями, которые надо было открывать вручную. Он жутко грохотал, и о нем часто рассказывали всякие байки. — В этом лифте, говорят, изнасиловали кого-то,— пробормотал я, глядя в зеркало. — Правда?— откликнулась девушка, озираясь. — Тебя, может, тоже изнасилуют,— усмехнулся я, резко хватая ее за талию. — Я буду кричать,— предупредила она, глядя на меня испуганными глазами. Очки к тому моменту она уже успела снять, и вместо прожекторов на меня смотрели два симпатичных карих глаза. — Не стоит, красотка, я же тебе заплачу за изнасилование, — успокоил ее я и сжал за крепкую задницу свободной рукой. Девица нервно захихикала в ответ, но, тем не менее, расслабилась. Лифт остановился и открыл двери, я выпустил дамочку из рук и шлепнул ее по заднице в направлении выхода. Она совершенно спокойно вышла и ожидающе посмотрела меня.
— Направо,— пройдя вперед ответил я и, достав ключи, открыл перед девицей дверь. Она не решалась зайти, словно боялась переступать порог первой, не смотря на распахнутую дверь и полную освещенность квартиры — я забыл выключить свет перед уходом. Поэтому я ткнул ключом ей в шею и приказал раздеваться, она хотела было возразить, наверное, боялась, что кто-то может увидеть, но поняла, что лучше не спорить. После секундных колебаний, она быстро сняла легкое платье со смуглого тела и зажала ткань в ладони. Я заметил какие-то два иероглифа на плече, но решил, что спрошу об их значении позже, сейчас хотелось совсем другого знания — изучить еще одно тело.
— Бросай перед собой и снимай белье,— я решил не останавливаться на достигнутом и играть дальше. А мысль, что нас может кто-то застать, казалась весьма привлекательной и неплохо возбуждала. Поэтому, когда дамочка разделась, я подтолкнул ее вперед и просто прикрыл дверь, не закрывая ее до конца. Девушка топталась в паре метров от двери и не понимала, чего от нее хотят. Наверное, подобное с ней происходило впервые. Со мной, впрочем, тоже. — Сначала выпей это, а потом отправляйся в душ, я не хочу прикасаться к дорожной пыли,— сказав это, я подумал, что управлять такими женщинами так же легко, как игрушечными машинками. Они покладисто делают все, что бы ты не сказал им, лишь бы только платил да побольше. — А что тут? — спросила она, разглядывая бутылку из-под тоника с моей адской смесью. Если уж развлекаться, то нечего себе отказывать в мелочах. — Джин-тоник. Было лень смешивать тысячу раз в стакане,— ответил я и почти не соврал.— Только не вытирайся, когда закончишь. Я хочу, чтобы ты была мокрой. Она глотнула пару раз и отправилась в душ. А я пока подошел к столику и еще раз погладил шрамы на древесине. Интересно, сколько нужно будет заплатить этой шлюхе, чтобы она позволила затушить на ее коленках сигарету? Внезапно я ощутил укол совести: а что, если жена не свалила, как я малодушно решил, не найдя кольца, а действительно где-то гуляет неподалеку? Что если она вернется, а я тут трахаю какую-то проститутку? Что она вообще может подумать обо мне после всего этого? Да конечно она свалит к чертям собачьим. Мои размышления прервал звук захлопывающейся двери, из которой вышла моя игрушка со сверкающей кожей в каплях воды, переливающейся в свете ламп. Девчонка подошла ко мне почти вплотную и взяла пачку сигарет со столика. — Я закурю?— спросила она, покачивая мятой картонкой в руке. — Давай,— позволил я, проводя пальцем по ее животу от солнечного сплетения и ниже. Между капельками воды появилась сухая разделительная полоска. — С чего начнем?— спросила она, выдыхая дым в сторону.
Вместо ответа я встал со стула, расстегнул штаны и развернул ее спиной к себе, наклоняя вперед. Она хотела развернуться и сделать шаг к столу, может быть, чтобы сбросить пепел или опереться на него для удобства, но я не разрешил, сильно удерживая ее одной рукой. А второй тискал грудь, заставляя прижиматься ко мне влажной задницей и не давая выпрямиться. Ей было неудобно, а мне плевать, ведь я ее купил. — Что за слово у тебя на плече? — неожиданно сам для себя спросил я, глядя на танцующие иероглифы в форме двух расчесок и перевернутой галочки. — Грешник, — коротко ответила она, затягиваясь сигаретным дымом и поглаживая мое правое бедро. Порция пепла рассыпалась по полу. — Кто грешник? — Все грешники, — уклончиво прошептала она и показала мне окурок,— сигарета… — Брось,— сказал я и несильно крутанул ее в бок. Окурок приземлился на ногу проститутке, она зашипела от боли, но вырываться не стремилась, и тогда я в нее вошел. Она выставила свой зад мне навстречу и задвигалась в такт, совершенно забыв об ожоге. Стонала она, надо сказать, профессионально — никогда не слышал таких высокохудожественных воплей. В какой-то момент мне надоели эти крики, и я закрыл ее рот рукой, жест был понят правильно. — Хорошая девочка,— похвалил я и потащил ее на диван, а потом усаживал на стул, подоконник, укладывал на пол или обожженную окурками столешницу, периодически заливая в нее очередную порцию волшебного напитка. Она ни в чем не отказывала, и было забавно наблюдать, как изменяется ее поведение: она то сладко стонала, то начинала как-то странно дергаться, то вовсе не шевелилась, как робот. Иногда лампочка над ее пупком мигала красным светом, а нитки кукловода запутывались, и их приходилось обрезать. Естественно работала кукла от трения, возникающего от возвратно-поступательных движений, что не могло не радовать. — Что ты видишь? — мне было интересно знать, что она переживает в это мгновение, когда я очередной раз залил в нее топливо. — Ты стрекоза,— смущенно ответила она механическим голосом. Расхохотавшись в ответ, я послал дамочку в душ, закрыл входную дверь, о которой внезапно вспомнил, и, почувствовав, что не до конца насытился телом этой девицы, пошел к ней в ванную. Открыв дверцу душевой кабинки, я прислонился всем телом к спине шлюхи, прижал к противоположной полупрозрачной створке и грубо взял ее еще раз. — Сколько?— спросил я почти сразу же после оргазма, глядя как белесая жидкость быстро стекает по смуглым ногам. Она замешкалась с ответом, не ожидая, что ее спросят о цене так быстро. — Ну же,— сказал я, накручивая ее волосы на кулак и ритмично шлепая по мокрой заднице, — отвечай, сучка, я жду!
— Восемьсот,— проговорила она как-то тихо. — Сколько?— переспросил я, снова вжав ее в стенку кабинки, но не выпуская при этом волос из руки. — Семьсот,— поправилась она, хотя я не собирался торговаться. Просто не расслышал в первый раз достаточно хорошо. — Тогда останешься со мной еще ненадолго и получишь еще столько же. Поняла?— я раздвинул свободной рукой стройные ножки моей куклы и еще сильнее навалился на нее. В ответ она хрипло пробормотала что-то нечленораздельное, но скорее утвердительное, чем отрицательное. Хотя черт их разберет, эти интонации, при таком диком акценте. Вообще счастье, что первая попавшаяся проститутка хоть как-то говорит по-английски. — А теперь ты что видишь? — спросил я, разворачивая ее и усаживая на колени. — Снег. Очень давно не видела снега, — проговорила она, забавно шевеля губами. Тогда я открыл ей рот и взял голову в руки, сильно вдавливая в свой пах. Ее губы оказались обжигающе холодными, словно она и впрямь сидела голышом где-нибудь на вершине Альп. Горячая вода из рассекателя била ей в лицо, но она безропотно продолжала свою работу, не обращая на струи воды никакого внимания. Как же мне нравилось управлять ею — такое красивое, сексуальное тело, из которого я выжимал все до последней капли. В какие-то моменты мне даже казалось, что у нее шарниры вместо суставов — она так плавно и мягко двигалась, что напоминала марионетку. Я выключил воду, потому что меня раздражала жирная радуга над черноволосой головой шлюхи, и в этот момент она подняла свое лицо моей жены. Я отшатнулся от нее, но она так и продолжала стоять на коленях с чужим открытым ртом. С губ ниточками свисала слюна. Я вышел из кабинки, а гибрид с лицом жены и телом проститутки поворачивал голову вслед моим передвижениям.
— Твою мать, это хреновые шутки! — заорал я, когда лицо повернулось на сто восемьдесят градусов относительно тела.— Это не твое лицо, сука! Сними его немедленно! Сделав было шаг снова к тупой шутнице, чтобы снять лицо, которое ей не шло, но потом передумал и метнулся к тумбочке за бумажником. Вытянул оттуда несколько бумажек и ворвался обратно в ванную, боясь снова увидеть ту же картину. Дамочка по-прежнему сидела на коленках, но уже со своим лицом. — Бери свои деньги и проваливай, — процедил сквозь зубы я, впихнув во влажные ладони смятые бумажки. Она послушно встала, подобрала брошенные у входной двери вещи и, быстро натянув на мокрое тело короткое платье, вышла прочь, ни о чем не спрашивая. Даже не оборачиваясь. А я стоял и смотрел в закрытую дверь, недоумевая, что это было. Совесть? В любом случае, после такого активного времяпрепровождения, стоило хорошенько выспаться. Я выпил еще несколько глотков из бутылки и мгновенно отрубился, как только голова коснулась подушки.
-------------------------------- * Боже ты мой! (англ.) ** Вы в порядке? (англ.) Далее диалоги на английском сразу переведены на русский для удобства читателей.
