альтернативный текст
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 2 из 2
  • «
  • 1
  • 2
Модератор форума: КсЮшА  
Форум » Творчество The Sims » The Sims: Династии. Сериалы » Над пропастью во ржи. (с)Lekter (SIMS 2) (историческая костюмированная мелодрама)
Над пропастью во ржи. (с)Lekter (SIMS 2)
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:25 | Сообщение # 1
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
Автор Лиралисс

Никакого отношения к произведению Сэлинджера этот сериал не имеет.

Форма: телефильм, поделённый на части.
Длительность: 16 частей + эпилог.
Жанр: историческая костюмированная мелодрама
Все авторские права на героев, сюжет, идею и тему и прочее принадлежат ~Dr Лектер~ aka Argol.

Ни на какой подлинный историзм этот сериал не претендует. Не хватает вещей, костюмов. А уж познания автора по части того, чем отличается жизнь крестьян в 7 веке от их жизни в 13 - нулевые.)) Поэтому вполне может быть так, что в одном кадре соберётся атрибутика времён Рюрика, времён Владимира Красное солнышко и даже времён Дмитрия Донского... Хотя поидее это век 7-8, не позже. Когда ещё государей на Руси нет, междуусобиц, соответственно, тоже, на земли налетают кочевники, хазары, но никаких Мамаев ещё и свет не видывал. Пахари пашут, охотники охотятся, есть и богатые купцы, шумит путь из варяг в греки, есть и первые христиане на Руси, преимущественно купцы, побывавшие в юго-западных, византийских и подобных им, землях, а также их потомки. Страшных врагов, объединяющих против себя племена и народы, пока не предвидится, ни царей, ни князей, ни бояр, ни тем паче дворян... Община, племя - это есть. Патриархальный уклад.
Но любовь всегда существовала и будет существовать. И всегда были и прагматики, и реалисты, и романтики, и мечтатели. Окружение было иным, а люди - люди были и остаются...
Вот об этом и сериал.))

Андрей



Лель


Глупость - единственная причина всех бед человека.(С) Не помню кто

Ваша судьба в ваших руках. Поэтому никогда не опускайте их.(С) Коко Шанель

Cujusvis hominis est errare; nullius, nisi insipientis in errore perseverare, или Каждому человеку свойственно ошибаться, но только глупцу свойственно упорствовать в ошибке.

Arte et humanitate, labore et scientia. - Искусством и человеколюбием, трудом и знанием.

Amour non est medicabilis herbis. - Любовь травами не лечится.

Per aspera ad astra - Через тернии к звездам!

Amor vincit omnia.


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов

Сообщение отредактировал Тоська - Четверг, 02.02.2012, 13:29
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:46 | Сообщение # 16
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
Летит время быстрее копья, пронзившего Андрея. Сигурду пошла тринадцатая весна, он вымахал так, что со мной сравнялся в росте, рубаха на груди трещит по швам, а ведь мальчишка, ещё даже усы не пробились. Его очень уважают, он и силён, и разумен, мне порой кажется, что это он меня воспитывает, а не я его. Впрочем, на дурачества Сигурд с Хуннаром горазды. Например, однажды у меня состоялся серьёзный разговор с Яркко на тему, что двое отроков купали коней в реке, а заодно и сами купались, ясное дело, что нагишом. Пока они бултыхались, дети решили над ними подшутить и умыкнули их одежду с берега. В итоге два полностью обнажённых всадника остановили какого-то старика на дороге и представились Одином и Тором, то есть главными богами. Учитывая, что богам никто не мешает ходить в человечьем образе среди людей и никто им не мешает ходить в этом образе в чём мать родила, старик поверил. Безусые боги раздели его донага, позаимствовав одёжку и пообещав, что его возьмут в Вальгаллу на небеса за сие благодеяние. Обсуждая данный поступок моего сына и его друга, мы с Яркко под конец просто ухохатывались, да простят нам это Тор, Один и облапошенный старик.
А "сватовство" Сигурда? Ему правда нравится Гудрун, но в какой балаган он прератил своё чувство! Явился в дом Хуннара при полном параде, начал речь плести так, что Лелю и не снилось. Всё семейство, за исключением Хуннара, расселось вокруг оратора по лавкам и внимало ему в благоговейном молчании. Но в какой-то момент запас словесных извращений Сигурда иссяк, он замялся и вякнул:
- Ну, ты, это, в общем, подавай за меня свою сестру, Хуннар.
- Которую? - немедленно съязвил тот. Все четыре девочки заметно напряглись.
- В коричневом передничке... Или как он там называется... - буркнул Сигурд, пряча от Гудрун глаза. Та покраснела, в свою очередь, от радости и от злости на косноязычие потенциального жениха.
- Хорошо. Даже дам в приданое два прошлогодних пряника, - расщедрился Хуннар, - только ты мне поможешь завоевать сердце, руку и горячий пирог Брюнхгильд Прекрасной.
- Идёт. Пирог пополам, - быстро ответил Сигурд.
А затем последовал спектакль уже у Брюнхгильд, юной красавицы. Не сказать, чтоб она сильно нравилась Хуннару, но ответственность завоёвывать горячий пирог в её доме он смущённо возложил на Сигурда. Опосля различных приключений, в которые входила погоня с тряпкой за негодниками вокруг да около дома, Сигурд получил свою долю выпечки и честно отнёс половинку Гудрун, которая в это время бесилась от обиды. Незадачливый жених был прощён и даже получил поцелуй в щёку. Он очень не хотел мне это рассказывать, но за ещё один горячий пирог, только от меня, Сигурд заложил всю свою компанию вместе с сей историей. Компания второй выпечке была рада-радёхонька, мой сын снова разделил её на четверых.
Его жизнь весёлая, молодая, с песнями, плясками, играми и целой компанией друзей. Любимец племени, богов и Яркко. Лучший его ученик, говорит вождь, улыбаясь в бороду. И мой любимец тоже... Но, когда его ярко-синие глаза блистают на солнце, я всегда вспоминаю только одного человека. Одного-единственного. И мне сразу становится грустно.
По утрам я часто просыпаюсь в слезах. Меня лучше в это время не видеть. Заплаканная, непричёсанная, всхлипывающая, прижавшая колени к подбородку. Это зрелище мог спокойно вынести только один человек. Только один...
Раз за разом я выхожу на крышу своего дома, который стоит на берегу моря меж скал. Более уютного дома, который не продувается ветрами и до которого не долетают солёные брызги, мне не надо. Потому что только отсюда я могу постоянно видеть ту сторону и тот водный предел, за которым осталась родина. Родина с её изумрудной зеленью берёзок, с нескончаемым гамом и чвиканьем птиц, с её зноем и зимней позёмкой. С рожью, которую год за годом он взращивал, она умирала, а он воскрешал.

Я чувствую, как начинают сотрясаться плечи, я заглядываю вниз, смотрю на подножье скал, о которые разбиваются волны. А если шагнуть просто вперёд, взобравшись на парапет, и тоже разбиться?.. Живу - ради сына. Существую, точнее... Кому я нужна? Никому больше. Бессмысленное течение дней. Состарюсь, стану болезненной и совсем уж некрасивой, умру... Зачем тянуть, если можно уже сейчас? Как аукнется, так и откликнется. Кому был нужен Андрей - по-настоящему? Никому... Никому...
Но он не умирал!
Он верил!
Он надеялся...

Я воздела руки и начала невнятно выговаривать небесам то, что наболело на душе. Со стороны было похоже не то на песню, не то на воззвание, но больше всего - на плач...
- Ветер, ветер, могучий, буйный ветер! Что же ты так шумишь? Что ты в небе чёрные тучи вздымаешь и клубишь? Зачем крыльями своими возмутил реки, моря, зачем не подул так же свирепо в тот день, не заставил руку хазарина дрогнуть! Зачем усеял страхом нашу долю? Для чего развеял над рожью радость сердца моего?

Ты, солнце, которое я не вижу в сером небе - ты сияешь всем прекрасно и светло! Зачем ты ворогов проклятых в знойном поле не сожгло? Почему жаждой не наполнило их колчаны, не заставило опуститься луки, не кинулось им в глаза, чтоб не взвидели они нас!

Река, море, всякая водица - отдайте мне друга, чтобы я обняла его скорей, грустить перестала, вещих ужасов во сне не видала, чтоб, как сейчас, слёз не слала над морем в край смерти, в край, откуда никто ещё не возвра... ща...
Конец моей страстной речи потонул в рыданиях.

- Мама!
Узнаю этот звонкий голос...
- Это было так... так... У меня слов.
Мы разговариваем с ним на родном яызке, чтоб не забыть, что мы всё же славяне, а не урмане, но сейчас даже родной язык, кажется, не может выразить всех чувств моего сына.
- Мамочка... Не плачь... Я с тобой. Я никогда тебя не брошу одну. Я всегда буду защищать тебя, как это сделал бы отец. Я буду достойным его сыном, ведь правда?
- Правда... Ты уже очень, очень хороший мальчик, Славочк...чка...
- Знаешь, то, что ты тут говорила морю, ветру, рекам - это надо увековечить. Пожалуй, я сложу песню. Нет, сагу. Не очень длинную. На нашем с тобой родном языке сага будет "слово". О чём? Пока не знаю. Но твой плач там будет обязательно. И конец - счастливый! Обязательно счастливый, слышишь? Чтобы тебя порадовать.
- Спасибо, спасибо, родной...
***
Сегодня я стою на крыше не одна. Фенгир что-то говорит мне, но я слушаю вполуха. Мы довольно давно дружим. Он хороший урманин, обстоятельный и добросердечный. Платье, которое я ношу уже второй месяц, подарил мне он. Привёз, говорит, специально для меня из плаванья к иным берегам. Я слышала, что наши викинги там устроили небольшой погром, но с платьем не рассталась, даже если его сняли с какой-нибудь богатой девички под угрозой занесённой секиры. Что прежняя обладательница была богатая - не сомневаюсь. У бедных не хватило бы наглости нашить столько дорогих каменьев на шелковистую ткань, даже если бы они у них были.
- А знаешь, Герда, я слышал, как ты плакала тут не так давно.
Все зовут меня Герд, и только Фенгир - Герда. Мягче как-то звучит. Но я всё равно в душе Журавушка.
- Подслушивал?
- Нет, что ты... Хотя... Я решил зайти к тебе, но ты в это время стояла на крыше. А когда я всё услышал, потрясённый, вернулся восвояси. Решил, что лучше тебя не беспокоить со своими пустяками.
- Ничего страшного.
- Ты не понимаешь! Сколько вдохновения, сколько сердечной боли! Ты удивительная женщина, что умеешь так чувствовать.

- Мы все так чувствуем. Но молчим.
- А ты - нет!
- Я всё ещё как ребёнок.
- И очень милый ребёнок, скажу я тебе.
Я покраснела.
- Не надо... Мне давно такого не говорили.
- Милая, милая Герда, если тебе захочется, я буду говорить тебе это каждый день.

Каждый день!..
- Спасибо. Но ты чересчур добр ко мне.
- К тебе? Чересчур? Что ты. Я уже не мальчик, я побывал в разных крях, плавал на торговых кораблях на запад, на юг, ездил в другие племена. Но нигде не встречал такой женщины, как ты.
- Такой глупенькой?
- Почему ты себя так не любишь? Нет - такой несравненной!
- Только не говори, что я красавица.
- Если не хочешь - не буду. Но ты бесконечно милая, умная, душевная. Ты особенная.

- То же самое можно сказать и о тебе.
- Тогда выходи за меня, Герда...
Я ошалело посмотрела на него, быстро отвела взгляд, покраснела, все мысли перемешались. Вот это да... Меня зовут замуж! Не силой берут, не выдают, не сватают, а просто, по-человечески... Я всё ещё могу нравиться? Даже до такой степени, что у меня будет... Тёплый дом, заботливый муж, приёмный отец моему сыну - хотя Яркко уже не раз говорил, что считает Сигурда сыном, причём любимым... И, может быть, у Сигурда появится братик или сестричка. И я скончаюсь в окружении родных и любящих меня людей, а не на заплаканной холодной лавке, дожидаясь с кровавого боя сына, который уж никогда не вернётся домой с поля брани...

Я слабо и как-то глупо улыбнулась. Какая радужная перспектива... И вот проводник в такое будущее, передо мной. У него карие глаза и каштановые длинные волосы, он носит тёмную бороду, он хороший человек и умеет быть другом - почему бы мне не выйти за него и не продолжить нашу дружбу в ещё более крепком варианте?
Ветер налетел с моря, обвил меня вокруг стана, донёс до меня мой собственный плач. Я не люблю Фенгира. И что с того? Разве есть ещё какой-то путь для меня в этой жизни?
Ветер настойчиво подносит свою солёную ладошку к моему лицу, отчаянно пытаясь что-то показать мне. Я вдохнула и ощутила... боги, это запах ржи...

Он нёс его через океан, через долгие берега скал и сосен, нёс для меня, чтобы хоть сколько-нибудь ободрить. Это запах солнца, это запах бескрайних лугов и бабочек, которых я бросилась ловить, спрыгнув с телеги, это запах Его волос, чёрных, пушистых, от которых всегда веяло сразу и костром, и лесом, и парным молоком, и человеческой кожей, и Им, Им пахло, единственным, родным, вечным, бесконечным, ласковым, как весеннее солнце, преданным, как...
У меня в глазах стоят слёзы, сквозь них я смотрю на Фенгира и поднимаю руку с колечком, которое мне подарил Андрей уже после рождения Славы. Христиане, как он, обмениваются такими в знак верности.

- У меня уже есть муж.
- Герда, но он погиб!
- Для меня он навсегда останется живым.
- Послушай меня внимательно: он умер. Он был хорошим человеком, пускай не воином, но я уверен, что его взяли туда, где ему всегда будет хорошо, светло и радостно. Он смотрит на тебя оттуда, он хочет, чтоб ты была счастлива. Прошло уже столько лет, пора похоронить и боль, и память о твоём муже. Ты же сама рассказывала, что всегда сторонилась его, а поначалу он вообще был тебе неприятен. Мы с тобой взрослые люди, я твой друг, а кроме Сигурда, некому оберегать и защищать тебя.

- Фенгир, прости, я не выйду за тебя. Не могу. Оставь меня... Мне нужно побыть одной. И потом, однажды мы уедем. Я здесь ради сына. Он научится всему, чему сможет, у Яркко и других воинов, и мы пустимся в обратный путь, в родные берега.
- Неужели ты живёшь только ради Сигурда? Зачем ты похоронила и себя вместе с мужем?
Я сглотнула и высоко подняла голову. Редко у меня выпадает случай сделать это.
- А ты не знаешь? Каждая верная славянка поступила бы так.
- Но ты продолжаешь жить. Тогда или живи полностью, или умри по-настоящему. Прости, что так жёстко, но твои слова очень огорчают меня. Невозможно быть посередине, как птица, напружинившаяся для полёта. Или сидеть на земле, или лететь.
Я стиснула зубы. Если бы ты знал, Фенгир, сколько у меня связано воспоминаний со взлетающей птицей, с журавлём! Викинг развернулся и ушёл. Я посередине, я призрак, привидение... Что я наделала? Боги послали мне спасительную нить... А я...
Ветер погладил меня по рукам, по груди. Там под одеждой на шее висит крестик, который я попросила Сигурда выпилить для меня из дерева. Я приняла веру Андрея, хотя отучиться от старого очень тяжело.
Опять пахнуло рожью, словно на прощание. Как я хочу в родные края... Мы вернёмся, рожь славянская, обещаю. Он всегда будет лежать рядом со мной в твоих сияющих колосьях. Всегда.


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:47 | Сообщение # 17
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
Поглядите на моего сына. Борода растёт, волос - золотая грива, ростом вымахал на две головы выше меня, а грудь - не обхватишь. И ему всего-навсео пятнадцатая весна минула. Впрочем, есть и второй такой богатырь - Хуннар, конечно же. Они с Сигурдом не разлей вода.

Думаете, я не намекала сыну, что гладко выбритый мужчина выглядит привлекательнее? Разумеется. А он мне в ответ: "Борода - признак мужественности". И точка. Гудрун, его ладе, вроде бы нравится... Не представляю, как они расстанутся. Ведь мы уезжаем обратно на славянские земли. Сигурд обещал девушке, что, как только обустроится, вернётся за ней... И заживём мы втроём.
В честь нашего отбытия урмане устроили празденство. Вроде бы даже осень ещё толком не началась, но снег здесь уже выпал и похолодало... Посему молодёжь развела костры, подбавила жару, песни, пляски, игры... Мой сын знатен ещё и как певец. Голос у него сильный, уверенный, красивый. Как у Леля? Совсем нет... У Леля был высокий, когда он пел, а... а Андрей вообще не умел петь... Но у Андрея... был такой низкий голос, тоже очень красивый... Мягкий и ласковый, как... Нет. Нет такой вещи. Не знакома она мне.
Снег слетает с подмёрзшей земли, деревья трясутся, огонь под хоровые крики подпрыгивает к луне. Сигурд и Хуннар отплясывают под руку в самом центре. Хуннар поедет с нами на нашу родину, хочет то и сё повидать, проверить, насколько хорошо обучился от друга славянскому языку, да и ещё какие-то цели у него есть, но эти двое мне не рассказывают. Обидно даже.

Я сижу поодаль на стволе поваленного дерева и грустнею на глазах. Глядя на этот праздник жизни и веселья, начинаешь думать, что ты уже, верно, совсем старуха, а тем паче никогда тебе больше не носиться с товарками в венке по лесу под визги и хохот, никогда из-за цветущей вишни, усыпанный нежными лепестками, не выйдет вдруг синеглазый человек, не поймает с ходу в объятия, не поцелует в кончик носа и не улыбнётся ласково...

- Мама заскучала, - тихо сказал Сигурд Хуннару.
- Да, что-то она совсем сникла, - согласился он озабоченно.
- Что бы такое сделать...
- Спросишь тоже. Спой для неё, великий и ужасный, - улыбнулся Хуннар, чуть не попал под оплеуху моего сына и, смеясь, отбежал в сторонку.

Святослав-Сигурд приблизился ко мне и, набрав в грудь воздуха, произнёс:
- Мама! Это для меня было и остаётся самое родное, самое дорогое слово. Боги подсказали его мне, так они сами называют своих матерей высоко в небесах. Сколько ты сделала для меня, какой заботой и лаской окружила - не передать мне жалкими словами. Вовек не забуду, и ты никогда не забывай, что я очень люблю тебя, что всегда, где бы я ни находился, душой я вместе с тобой, я рядом, ты не одна, ты очень любима и очень нужна мне. А сейчас я хочу спеть для тебя песню на нашем с тобой родном языке. Помнишь, как я обещал сложить её после того, как слышал, что ты говорила ветру и рекам на крыше нашего дома? Я сложил. Внемли же мне, прошу тебя.
Я растерянно улыбалась, руки, скромно сложенные на коленях, мелко дрожали. Целая песня - для меня?! И ещё он сказал только нужные слова, и я ободрилась, и я прямо-таки читаю на лицах других женщин разные чувства, говорящие об одном: "До чего же чудесный у тебя сын".
Хуннар вынес гусли, бытовавшие прежде на стене дома вождя как искусно сделанный трофей. Сигурд провёл по струнам и в голос с гуслями начал петь сильно, раскатисто и бесконечно замечательно о князе Игоре, выходящем в поход на хазар в одиночку, о первой битве и победе, о второй битве и гибели всего войска, о пленении прекрасного князя, о том, как его брату снится вещий сон и тот собирает всех-всех, кого можно, чтоб вызволить Игоря, о том, наконец, как плачет на городской стене жена его, Ярославна... И о том, как князь возвращается домой...

Я не сдержалась и заплакала, когда Сигурд дошёл до Ярославны. Она почти слово в слово повторяла меня. Господи, какая же она счастливая, Игорь уже в родных краях, он вот-вот покажется на пороге терема и откроет для любимой жены объятья... Слава закончил и опустился передо мной на колени.
- Грусть рано или поздно пройдёт, мама. Я сделаю всё, чтоб ты была весела и ничто не напоминало тебе о том чёрном дне. Но тоска не изгладится никогда. Ты замечательная женщина, что умеешь так любить. Не все, далеко не все сохранили бы верность мужу после его смерти, не говоря о том, что некоторые гуляют от него и при жизни. Твой образ я воспою ещё во многих песнях, о, все услышат о тебе и узнают, что есть на земле славянской такие жёны и матери. Завтра мы отплываем далеко, благослови же всех, кто здесь есть и кого тут нет. Мне кажется, когда-то ты была богиней на небесах...
Сумрак. И мало кто разглядит, что я пунцовею от смущения. Я протягиваю руку и велю, чтобы Сигурд поднялся с колен.
- Ты... Я тебя очень люблю и всегда любила, ты сынок мой долгожданный, желанный, единственный. Ты такой хороший, я так рада, на душе у меня теперь легко и привольно. Для меня ты всегда будешь просто моим мальчиком, даже когда бороду твою тронет седина и явятся на свет твои внуки. И ты, Хуннар, очень хороший мальчик... И вы все... Такие хорошие люди! Я вам благодарна. Вы приютили нас... Благослови вас боги, богатый улов в ваши сети, попутный ветер в паруса, пусть будут теплы и изобильны дома, а пути странствий - легки и удачливы.

У меня в голосе слёзы, но это от восторга, а не от печали. Хуннар стоит всего в трёх шагах от меня, за спиной Славы, и я вижу, что он тоже растрогался.
Люди благодарят меня, загудели, тоже желают счастья, удачи, всего на свете в ответ... Надеюсь, Господь услышит их.

Хуннар улыбнулся и сказал:
- Ну раз если я такой хороший мальчик, Герд, позволь мне называться твоим сыном. Ты же знаешь, что моя мать умерла ещё до вашего появления у нас... А я был бы горд стать Сигуруду братом, и тем более - твоим чадом.
- Конечно, дорогой мой, с радостью.
Статный парень шагул ко мне, наклонил голову с каштановыми волосами. Я поцеловала его в макушку, пахнущую травяным настоем. Викинги, пожалуй, даже чистоплотнее славян хотя бы одном - они очень следят за своими волосами, и каждый воин несёт с собой в поход не только меч или секиру, но обязательно и гребень, и маленькое медное зеркальце... Потом я поцеловала его в лоб и заглянула в чёрные глаза с пушистыми ресницами. Хуннар, ты прекрасный человек, но своего сына я всё равно люблю больше всех... Хотя никогда не стану говорить тебе этого. Будьте же братьями и мне - сыновьями. Вот уже и целая семья у меня. До чего сегодня хороший день!..


Слава ведёт Зверя под уздцы. Только он может ездить на старом, но не ставшем менее вредным коне. Под моим седлом - чёрная вспотевшая спина другого скакуна, который Зверю родной сын, однако не в пример покладистее. Мы бредём шагом, три человека и три лошади, и не знаем, как попрощаться с Хуннаром. Здесь наши дороги расходятся, нам на юг, а ему куда-то к Стране заходящего солнца.

- Доброй дороги вам, брат Сигурд и мать моя названая. Хотелось бы помочь вам срубить новую избу и засеять вашу первую рожь на прежнем месте, однако я не только по своей воле буду скакать без продыху на запад. У меня есть поручение предупредить людей, что воинственные племена викингов собираются сплавиться чуть ли не в низовья Волги и попробовать доплыть до Царьграда... Так что не стану я задерживаться. Не поминайте лихом.
Я сжала губы. Плакать тут незачем, не на смерть провожаем. Хуннар вскочил на своего коня, склонился, обнял брата, обнял и меня. Я быстро провела в этот момент рукой по его волосам, придержала его голову, всмотрелась в глаза. Всё у тебя будет хорошо, Хуннар. Не должны погибать красивые, не должны погибать сильные, добрые, преданные, не должны погибать... Но почему-то судьба хранит с детства только меня, слабую, жалкую, не слишком обаятельную и довольно дурную на голову девчонку.
Чем ближе к родным местам, тем пасмурнее у меня на душе. Хочется реветь, воротать коня подальше отсюда, лишь бы не увидеть, что избы нашей али родительской и в помине уж нет, вся родня моя перебита или переселилась давно, а от Андрея и холмика памятного не осталось...
Слава это замечает и произносит:
- Мама, что бы там ни было, хоть заросшая безлюдная опушка, я построю тебе новый дом, лучше прежнего, а весной перевезу к нам Гудрун, весело мы заживём да дружно. Не кручинься, мне больно на тебя смотреть такую, а сделать ничего не могу.
- Я трусишка, сынок... Ты говори, говори что-нибудь, чтоб я отвлеклась от своих мыслей.
- Я давно хотел спросить... А теперь уж тем более. Что тебе там, в родном месте, особенно дорого как память? Я обязательно добуду тебе это и постараюсь развеять твои тяжкие думы. С чем у тебя связаны мысли о счастье?
Я молчу. Я сразу знаю ответ, но он даётся мне тяжело, хотя это всего одно слово:
- Рожь.

Я опять молчу, размышляя, стоит ли излить сыну свои думы, и решаю, что стоит.
- Рожь, Слава. Я зачала тебя во ржи. Над бездонной пропастью. Когда-то я была совсем юной и очень глупой, я не верила, что на голой скале над пропастью можно вырастить настоящую золотую рожь. А твой отец утверждал, что можно. И оказался прав. Он был величайшим воином на свете. Он никогда в жизни никого не убил и никому не причинил боли. Его завоевание было прекраснейшим из всех - он завоевал моё сердце. Твой отец не задавался вопросом, а нужно ли выращивать рожь над пропастью, и не стоит ли заняться этим на более плодородной ниве, точно так же, как не выбирал, любить меня или нет. Он просто упорно вспахивал поля и жёсткие скалы, он упорно любил меня и надеялся, что когда-нибудь и я полюблю его. Рожь выросла и вызрела, но пожать её плоды, колосья, полные будущего хлеба, он не успел. Это была очень холодная рожь... Самолюбивая, гордая, не умеющая сострадать чужому горю по-настоящему. Она росла себе и зрела, и думала, что небо, нива, пахарь - все обязаны по своей природе ухаживать за ней и ублажать её. Силы пахаря истощались, ему бывало тяжело, но рожь ещё и презирала его за это, и называла слабым, не замечая, что всего себя он отдаёт только на то, чтобы ей было хорошо. И когда он соскальзывал в бездну, рожь даже не сморела в его сторону... Пока он не закрыл её грудью от страшной бури; рожь уцелела, а пахаря уволокло в пропасть, и он не вернулся. Некому было больше ухаживать за нивой на голой скале, просить небеса отвести град. Только когда пахаря не стало, рожь заметила, сколько много он для неё значил, и поняла, что, несмотря на свои попытки оставаться холодной и неприступной, как её мать-скала, она полюбила своего верного друга. И не может без него жить. Но было уже поздно.

Я смолкла. Слава тоже не торопится отвечать на мою сказку-аллегорию. Я смотрю под копыта своей лошади. А вот вижу вызревший шелушащийся подорожник, в точности такой, какой рос вдоль троп в моём детстве...
- Покажи мне ту рожь, в которой я был зачат... - тихо попросил сын.
"Если она всё ещё растёт там", - шевельнулись мои губы, но я ничего не сказала. Узнаю места. Знакомый лес, и даже дым дальше по тропе над деревьями. Сердце колотится. Встречу ли я там хоть одно знакомое лицо? Вспомнит ли кто-нибудь меня, не прогонят ли?
Заворачиваю вправо, в объезд деревни, прямиком к ржаным полям, что золотятся нынче под солнцем. Ох и широки они, и привольны, и радостны, как прежде, словно и не минуло этих девяти лет... В поле работают люди, отсюда они кажутся маленькими, и только по грудь торчат над спелыми колосьями. То нагибаются, то встают во весь рост. Жнут.
Мы приближаемся, спешиваемся с коней, Слава берёт обоих под уздцы и идёт поодаль от меня, не мешая и сохраняя молчание. Я медленно ступаю по земле, тихо и задумчиво. Подхожу к краю ржи, беру в пальцы колосья, ощущаю их родную шероховатость пальцами, бреду дальше, уставившись в одну какую-то несуществующую точку.

Люди в поле заметили меня, крикнули пару раз между собой, остановили работу, встали и начали глядеть на меня издали.
Кажется, я узнаю сына кузнеца... Губы задрожали. Какое предательство с их стороны. Но так и хочется броситься с к этим людям со всех ног, обнимать их и целовать, повторяя "свои, родные". Я робко заправляю прядь волос за ушко. Это тот жест, который почему-то узнают из тысячи, потому что при нём я поджимаю плечи. И потом, ни одна женщина, кроме меня, не носила здесь больше длинных распущенных волос, перехваченных верёвочкой...
- Братцы, это же Журавушка!! - разнёсся над полем оголтелый вопль. Я даже не поняла, кто именно кричал, но дальше люди зашумели.
- Правда Журавушка?
- А как ты понял, что это она?
- Она вернулась!
- Надо ему сказать...
- Но как?
- Смотрите, какой с ней парень-богатырь! Да это ж... Славка!!
- Ого, как вымахал!
- Молодчина парень.
- Кудри-та у него какие... Девчата, я пропала.
И многое другое. Люди перебегали друг к другу, с каждым шагом приближаясь ко мне, потом кого-то среди себя начали тормошить, вытолкали вперёд и резко смолкли. Воцарилась абсолютная тишина, только стрекотали кузнецы и жарко шуршал ветерок рожью. Этот человек неуверенно ступил шаг, два, перемялся с ноги на ногу, странно вытянул шею, опять сделал шаг, два... У меня разом обледенело и ухнуло под собственной тяжестью сердце куда-то ниже сырой землицы. Я узнала рубаху, я узнала пояс, который вышивала сама. Майская ночь... Кострище-олелия и Он, стоящий в тени поодаль меня со странно блестящими, наполненными тоской глазами. Он всегда... Так широко распахивал сине-голубые глаза...
Этот человек щурился.
Он почти не видел меня.
И не узнавал.
А я его - узнала.
Всхлип вырвался из моей груди совершенно непрошенно. Такой странный звук, как взвизг собаки. Чёрные кудри... Может, мне мерещится? Я ошиблась! Боже, какая страшная ошибка... Я ускоряю шаги, я бегу навстречу. Он? Не он? Этого не может быть... Солнце заслепило глаза. Ему всё равно, что я судорожно вглядываюсь и отчаянно пытаюсь понять. Андрей умер, погиб, мне, верно, мерещится знакомый облик из-за слёз, выступивших на глазах, я остановилась как вкопанная и начала их тереть, беззвучно рыдая. О небо, какая злая эта твоя шутка...
Меня сшибли.
Уткнули носом в знакомое крепкое плечо.
Обхватили одной рукой вокруг талии, другой - под ногами, и я вмиг очутилась между небом и землёй. Прежде чем я успела его обнять, хотя бы чтобы не упасть, я поняла, что он плачет.

Вы не поверите, по чему я его узнала ещё до того, как встретилась наконец взглядом с синью любимых глаз.
По биению сердца.
И никому и никогда не смогу объяснить, чем биение его сердца отличается от всех остальных. Но оно самое близкое и родное на свете.
И ещё оно трепетало, колошматилось и выскакивало из его груди прямо мне в ладошки, словно хотело обдать мои руки своим душевным теплом.
Моё тоже.
Поверить не могу... Вот сейчас увижу его глаза и всё пойму.
Убрала голову с его плеча и заглянула в море, разлившееся во всём его существе. Искорки и чертятинки взгляда, морщинки вокруг век, которых стало намного больше, чем девять лет назад, морщинки на лбу, вокруг густых бровей. Я трясущейся рукой отодвинула его чёлку и приникла губами к его коже. Это он... Это его запах, его тепло, его взгляд. Его любовь. Это Андрей.
Он целовал, целовал, целовал меня. Мне хотелось смеяться от счастья и плакать одновременно, я боялась выпустить его из своих рук и, как ребёнок, всё время сжимала его рукав. Позже я увидела и чудовищный шрам, рассекающий несколько раз его правое плечо, и множество мелких шрамов на спине - следы побоев в хазарском рабстве, где он пробыл три года, а потом сумел сбежать. Тот ворог, который разматывал верёвку девять лет назад, связал моего мужа после того, как мы со Славой умчались на Звере, и увёл. А сбежав, Андрей застал дом пустым и обрыдлевшим, но он верил, что я и наш сын живы, восстановил избу и принялся вместе со всеми высевать рожь. Он высевал её и жал каждый год, чтобы, когда мы вернёмся, для нас был на столе - хотя бы горячий хлеб... В рабстве он потерял и половину зрения.
Но всё это я узнала намного позже.
А сейчас я просто бесконечно люблю его. И ничего больше.

Незаметно для нас сбоку приблизился Слава, Андрей повернул к нему голову, его глаза расширились. Статный златоволосый парень, вымахавший на десять вершков выше отца, опустился на колени и обнял отцовские ноги. Слёзы Андрея капнули на пушистую макушку сына. Черноволосый мужчина зажмурился, закрыл лицо руками и глухо зарыдал, больше не в силах сдерживать себя. Я обняла его так крепко, как могла, а Слава уткнулся лбом в колени Андрея, но не посмел подняться на ноги и поглядеть на отца сверху вниз с высоты своего роста.
- Вот святая гордость, смотрите и учитесь, - сказал какой-то старик юнцам среди набежавших вокруг нас зрителей. - Она не стыдится склонить голову, когда это действительно нужно.
Так мой сын Святослав-Сигурд стал Святогором.
Первым из величайших русских богатырей, навеки вошедших в предания и былины.
А я всего лишь его мать...
Но, пожалуй, все былины и хвалебные песни на свете не стоят даже одного поцелуя моего мужа.


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов

Сообщение отредактировал Тоська - Четверг, 02.02.2012, 13:48
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:50 | Сообщение # 18
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
Эпилог

- Отче, расскажи что-нибудь про предков своих, а то вовсе тошно без дела лежать.
- Дак я тебе уж и про деда Микулу сказывал, и про Прохора-коробейника...
- То ближние родственники. А ежели древние?
- Древние, говоришь... Сказывают, что у нас в родстве сам Святогор есть. Брешут, верно.
- Святогор?! Ну дела... Что же ты раньше говорил?
- Так то небось сказочка для таких дурачков доверчивых, как ты. Подобных Святогоров в каждом роду десять штук, а одиннадцатый на балалайке играет.
- Не сердись... Мало я видел свет, всего-навсего наш двор и то, что над забором, да помню кой-какие обрывки увиденного в детстве. Пожалуй, прав ты. Куда уж нам с тобой быть потомками самого Святогора.
- Не его потомками. Он был самый старший сын своих родителей, Андрея и Журавушки, много ещё у них чад было, по всем лавкам в большом доме. Вот от какого-то из тех, что помладше, и мы с тобой спустя поколения явились... А Андрей и Журавушка - песня отдельная о любви превеликой, но ежели я сейчас сказ начну, то так и проточу с тобой лясы до заката, а у меня дел - вот, по горло.
- Вынеси меня хотя б перед дом... Прошу тебя... Невмоготу лежать здесь! Не знаю, как день пережить... Гнобит меня сегодня что-то, так вскочил бы и побежал... Но не могу...
- Хватит нюни распускать, борода-то у самого отросла ужо, а всё мальчишка.
- Молчу, молчу, отче...

Грузные шаги отца растворились в воздухе за дверью избы. Илья отвернулся к окошку и принялся за привычное - разглядыванье куска забора, листвы и неба в нём. Он порой нарочно туда подолгу не смотрел, чтоб потом глянуть и обрадоваться, увидев, что за окном что-то изменилось. Хотя бы на листочек козявка села.
Но на этот раз в окне было человеческое лицо, совершенно незнакомое. Мужицко-стариковское, с бородой и золотыми волосами, в большинстве поседевшими, с сине-голубыми озорными глазами.

- Ай паря так паря, собой здоров и могуч, борода чернявая лопатой, а в работный день на лавке разлёживается. Сходил бы ты, паря, хотя бы воды мне принёс испить.
Илья устало опустил веки, выслушав старика.
- Прости, не могу. У отца моего попроси, он тебе даст.
- А ты что же?
- Слушай, калека перехожая, не дам ещё и тебе наехидствоваться над немощью своей. Зохотел воды - так попроси у того, кто может тебе дать.
- Сам ты калЕка. Запомни, что странник зовётся калИкой. Но я не странник. Я именно к тебе и пришёл.
- Зачем? - удивился Илья.
- Посмотреть на тебя.
Если б мог Илья сейчас вскочить и повыдергать у улыбающегося старика всю его бородёнку, он бы так и сделал.
- Посмотреть... На меня... Что здесь тебе? Балаган? Ярмарка? Или я так похож на дрессированного мишку? - просипел он, - грешно, ой и грешно же смеяться над увечным человеком!
- Глазоньки мои, видно, совсем слепые стали, но я вижу, что у тебя и руки, и ноги есть. И голова вроде на месте, что самое странное.
- Есть они, ноги-то... Да не ходят с детства.

- Вах, ерунда какая, - старик взмахнул рукой и нахмурился, - встань уже и принеси мне воды. Прискучил мне этот разговор, по-моему, грешно прикидываться калекой и заставлять страдать от жажды старого человека.
- Ах так! Не веришь? Ну смотри! - взревел Илья, оттолкнулся руками от лавки, ожидая, что его непослушное тело, как обычно, тут же упадёт обратно. Но вместо этого он вдруг на лавке сел, а потом даже встал и сделал по избе неуверенный, испуганный шаг. И замер, ошарашенный происходящим.
- Ну? Чего застыл, как истукан? Воды уже мне, во-ды! - поторопил старик, всунувшись чуть ли не весь уже в окошко.
Илья, плохо соображая, что делает и как делает, заметался по избе, потом вспомнил, что где-то за домом должен быть колодец. Вышел во двор, сразу увидел колодец, приблизился, взял ведро, уронил его в воду, побегал вокруг, пытаясь теперь его выудить, потом догадался налечь на колодезного журавля, вытащил ведро, расплескал половину дрожащими руками и подал старику.

- Э, нет. Ты теперь пей. Пей, силы набирайся, чтоб не подводили тебя больше ноги. В этой воде - сила землицы-матушки. Будешь ты, Илья, богатырём. Но чтоб понапрасну себя не растратить на показушные рывки и кулачные бои, я тебя обучу многому, и многое ещё узнать тебе понадобится. А пока - проверь силу, хватит ли её али ещё поднабраться надо?
Илья повертел головой, заметил в углу двора кол древний, точнее, обструганный пень, некогда не выкорчеванный после срубки дерева. Взялся он за кол, дёрнул раз, дёрнул два - загудела земля.
- Ещё воды выпей, - скомандовал старик.
Дёрнул Илья в третий раз, и разверзлась земля, гагантские отмершие корни показались наружу, свалился забор у дома Ильи и ещё у половины соседей на улице, дорогу пересекло множество канав, которые взрыхлили корни, показываясь на свет.
- Вот теперь сила у тебя что надо, - крякнул странник с удовольствием.
Илья, всё так же держа в руках пень, обернулся к старику и прошептал:
- Кто ты?
- На лбу у меня не написано, кто я, это ты правильно спросил... Ну меня по-разному кличут. Урмане - Сигурдом, германцы - Зигфридом. А славяне - Святогором.
- Тот самый...
- Именно, сынок. Хотя ты мне не сынок, а вообще дальний потомок одной из моих сестрёнок.
- Спасибо тебе, Святогор...
Илья предпринял попытку бухнуться в ноги старику, но тот неожиданно резво для своего возраста отскочил и рассердился:
- А благодарить не надо! Это было слишком просто... Вот, скажем, воскресить - оно труднее. А теперь, вижу, ты ничего разумного в ближайшие три дня не скажешь, поэтому говорить буду я. Итак. Если я сейчас назову свой возраст, то ты, не вставая с колен, хлопнешься в обморок. Посему умолчим. Но хоть я и живу уже кошмарно долго, любое время истекает. Мне нужен преемник, и я выбрал тебя. Не спрашивай, почему, хотя бы погляди на себя: чёрные кудри, глаза сине-голубые, и прочие черты лица - да ты вылитый мой отец. И я знаю, что и по характеру ты очень на него похож. А значит, будешь богатырём ещё храбрее и справедливее меня. Сейчас ты откроешь рот - ты слышишь меня? ау! не плавай в нирване; сейчас ты откроешь рот и ответишь мне на вопрос: хочешь Родину защищать?!
- Всегда мечтал, - механическим голосом отозвался Илья, сам в этот момент полностью поглощённый новым ощущением усталости ног от стояния на одном месте.
- Вот и умница. Я приду за тобой завра, встретимся на этом же месте. Ты того... соберись, папку-мамку предупреди, что сынка не черти унесли, а он сам ушёл. Отправимся с тобой в Киев-град. По дороге завернём к одному идиоту, который где-то раздобыл резонатор, научился вырубать всех встречных и поперечных убойным свистом, теперь заседает на дереве, обложился ценными предметами... Разгоним его вместе к чёртовой матери, отберём резонатор и скажем, что акустика детям не игрушка... Так. Ты всё равно меня не слушаешь. Удаляюсь...
Илья даже не попрощался. Он выронил пень из рук, развернулся и помчался со всех ног радовать родителей своим исцелением.
...А уже через три дня по тракту, уводящему путников к Киеву самой короткой дорогой, ехали рысцой два вороных, страшных и могучих коня, похожих не то как братья, не то как отец и один из его сыновей. Они несли на своих спинах беловолосого выского мужчину, которого можно было бы назвать стариком за морщины на лице, не будь он так строен, не будь так крепка его шея и не сиди он в седле так невозмутимо и прямо; и более молодого, чернокудрого, синеглазого, вранобородого, с твёрдой линией красивых губ и широкими скулами. Люди прозвали их Святогор и Илья Муромский, и вечно стоят они на небесной заставе, оберегая и обороняя землю русскую от ворогов, когда после смерти вознеслись в свои любимые небеса и оседлали заоблачных коней.
Можно было бы рассказать о подвигах Ильи, о хожениях Святогора, о сечах и битвах, о чудовищах и красавицах, о камнях на распутье, однако все мы наверняка знаем хоть что-то об этих славных сынах. Но кто были их матери? Кто вырастил богатыря? Кто его вскормил? Как он явился на свет? От союза по любви или от насильного союза?

Вот только всё гораздо сложнее...
А, да что там.
Журавушка стоит во ржи, придерживая рукой живот, где свернулся калачиком её второй ребёнок, ждущий часа своего появления на свет, и смотрит, как с дальнего конца поля взлетает журавль. Он кружит над лугом и лесом, над счастливой женщиной, над деревней, поднимается всё выше и выше. Раскинулись во все стороны славянские долы и зелёные кущи, журавль видит дымки над рощами - там деревни. Ему заметен с высоты и город на горизонте. Но нигде не чернеет перед его глазом пропасть. Всё спокойно. Всё хорошо. Птица взмахивает крылами и уносится в потоке ветра на болото, где её ждут верный друг и любимые птенчики. Андрей подходит к Журавушке сзади, кладёт голову ей на плечо, а руки - на выпуклый живот и ласково фырчит что-то, касаясь губами её шеи с родинкой. Пора домой.


Конец.


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
КсЮшАДата: Вторник, 07.02.2012, 00:58 | Сообщение # 19
Гуру
Группа: Администраторы
Сообщений: 16530
Награды: 50
Репутация: 136
Статус:
Спасибо!Читается легко,юмор присутствует,всё наше родное,понятное.Побольше бы таких работ!








От А до Я

 
Форум » Творчество The Sims » The Sims: Династии. Сериалы » Над пропастью во ржи. (с)Lekter (SIMS 2) (историческая костюмированная мелодрама)
  • Страница 2 из 2
  • «
  • 1
  • 2
Поиск: