альтернативный текст
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 2
  • 1
  • 2
  • »
Модератор форума: КсЮшА  
Форум » Творчество The Sims » The Sims: Династии. Сериалы » Над пропастью во ржи. (с)Lekter (SIMS 2) (историческая костюмированная мелодрама)
Над пропастью во ржи. (с)Lekter (SIMS 2)
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:25 | Сообщение # 1
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
Автор Лиралисс

Никакого отношения к произведению Сэлинджера этот сериал не имеет.

Форма: телефильм, поделённый на части.
Длительность: 16 частей + эпилог.
Жанр: историческая костюмированная мелодрама
Все авторские права на героев, сюжет, идею и тему и прочее принадлежат ~Dr Лектер~ aka Argol.

Ни на какой подлинный историзм этот сериал не претендует. Не хватает вещей, костюмов. А уж познания автора по части того, чем отличается жизнь крестьян в 7 веке от их жизни в 13 - нулевые.)) Поэтому вполне может быть так, что в одном кадре соберётся атрибутика времён Рюрика, времён Владимира Красное солнышко и даже времён Дмитрия Донского... Хотя поидее это век 7-8, не позже. Когда ещё государей на Руси нет, междуусобиц, соответственно, тоже, на земли налетают кочевники, хазары, но никаких Мамаев ещё и свет не видывал. Пахари пашут, охотники охотятся, есть и богатые купцы, шумит путь из варяг в греки, есть и первые христиане на Руси, преимущественно купцы, побывавшие в юго-западных, византийских и подобных им, землях, а также их потомки. Страшных врагов, объединяющих против себя племена и народы, пока не предвидится, ни царей, ни князей, ни бояр, ни тем паче дворян... Община, племя - это есть. Патриархальный уклад.
Но любовь всегда существовала и будет существовать. И всегда были и прагматики, и реалисты, и романтики, и мечтатели. Окружение было иным, а люди - люди были и остаются...
Вот об этом и сериал.))

Андрей



Лель


Глупость - единственная причина всех бед человека.(С) Не помню кто

Ваша судьба в ваших руках. Поэтому никогда не опускайте их.(С) Коко Шанель

Cujusvis hominis est errare; nullius, nisi insipientis in errore perseverare, или Каждому человеку свойственно ошибаться, но только глупцу свойственно упорствовать в ошибке.

Arte et humanitate, labore et scientia. - Искусством и человеколюбием, трудом и знанием.

Amour non est medicabilis herbis. - Любовь травами не лечится.

Per aspera ad astra - Через тернии к звездам!

Amor vincit omnia.


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов

Сообщение отредактировал Тоська - Четверг, 02.02.2012, 13:29
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:28 | Сообщение # 2
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
Часть 1

Ля-ля-ля,
Пам-пам-пам...
Если кто-то по лесу идёт
И при этом пляшет и поёт,
То это я.
Вот так вот. Маленький такой куплетик получился. Я правда хожу по лесу, правда пляшу на ходу и пою. В нашей деревне уже все привыкли - мол, пока по потолку путешествовать не начала, ну и леший с ней. Леший тоже со мною, дооо. Вон за кустом спрятался. Эй! Я тебя вижу! Он упорно молчит и делает вид, что он просто кустик. Ну и пускай... А я верю, что в лесу каждый куст - живой и имеет свой голос. А дома у меня за печкой домовой есть. Точно-точно. Только - тсс! - ужасный домовой. Толку от него никакого, но сушки тырит.
Меня зовут Тои... Таи... Таисия. Не выговоришь. По-простому - Тося. Ерунда, а не имя, правда? Никого так не зовут из нормального люда. Это всё мои родители. У них-то имена какие полагаются - Отрада и Сотень. А нас, чад своих, назвали по-заморски... Нас всего пятеро. Я самая старшая. И самая невыносимая. Чувствуете - леший у меня словно лесной дружок, а не грозный Хозяин, над домовым подшучиваю, о родителях отзываюсь неуважительно, и вообще говорю как пострелёнок какой-нибудь, а не девица-красавица... Так и есть. Нисколечки не красавица. Все девки в теле, спереди во, сзади вообще - сядет - не продохнёшь, щёки румяные-е-е, глаза блестючие, голубизной шибают... А я? А у меня? Да меня когда женщины видят - разве что не плачут от жалости. "Как же ей, такой худющей, жить-то приходится... Кожа да кости... Как она коромысло носит и не переламывается?.." А вот хожу и не переламываюсь. Я тоненькая, спереди и сзади негусто, мягко скажем. Нос облупленный, глаза зелёные, косицы топорщатся, как девчачьи. Почему "как"? Потому что я уже замужем. Да, да, хотя вы и не можете поверить, что на такую клячу худосочную кто-то польстился!
А было дело так.
Нет, не так.
А вот эдак. Деревня у нас большая, даже очень. В доме старосты специальный туалет даже есть. Там внутри такая доска с дыркой, говорят, на неё садишься, а под ней - выгребная яма... Гм. Я отвлекаюсь. Самолично сие чудо не видела, но наслышана.
Ну так вот. На краю деревни, почти на отшибе, у нас живёт человек по имени Андрей. Тоже, как видите, не по-людски его называли, но у него причина другая - он внук купца, ездившего далеко на юг и на запад, в страны дальние, чудные. И женился сей купец тоже на чужеземной девице. Была она черноброва, с волосами, как крыло враново. Внук в неё пошёл - тоже черноволосый, хотя глаза у него сине-голубые, кажется. Прямо-таки как чёрный лебедь в стае белых. Имя Андрей - заморское. Однако ему самому вроде бы нравится. Ну леший тогда и с ним тоже...

Сирота он. Двор свой он сам построил. И живность развёл - сам. Изгородь поставил - сам. Всему он сам научился, никогда ни у кого помощи не просил. Зато другим помочь всегда рад и ничего за это не берёт. Хотя когда он помогал крышу после ливней осенних моему отцу латать, мать Андрею предлагала с полдесятка яиц утиных и заячью тушку. Тот наотрез отказался. Зря. Вкусный был заяц...
А тут приходит как-то раз к нам, мне интересно стало, ведь не ходок Андрей по гостям и засиживаниям на завалинках. Он увёл моего отца в закуток за стеной, а я к стене прислонилась, ухо навострила.

Вы бы видели моё лицо. Я чуть на пол не села: Андрей пришёл сватать, и не кого-то, а меня. Меня! Ну, мы переговаривались порой, и он никогда не подшучивал над моей фигурой, как иные парни, и воду помогал частенько доносить домой... Но он многим помогает, и я значения не придавала. Тем паче что он старше меня лет на десять. Зачем ему, самому завидному жениху со своим хозяйством, да ещё такому насквозь хорошему, какая-то незрелая, тощая девчонка с ломкими волосёнками? Не понимаю...
Сотень тоже ушам своим не поверил. Они с матерью вообще-то и не чаяли, как от меня избавиться - выросла дочка не пойми в кого, как чертополох - ни кожи, ни рожи, да ещё на язык востра и не слишком почтительна. И ещё неумеха. А ещё... В общем, хуже не придумаешь.
А Андрей на своём стоит. Подайте ему Тоську. Али он как жених нехорош? Али приданого у Тоси нету? Ну так то не беда, он ей всё смастерит да купит, что понадобится по хозяйству.
Бедный мой отец. Сотень до полуночи пытался объяснить Андрею, что ему не меня жалко, а Андрея, если меня за него отдать. Потому как я его совершенно не стою. И надо меня гнать на перекрёсток трёх дорог и выдавать за певого вора лысого, который поимеет неосторожность пройти близко.

Так они и препирались. Потом вдруг Андрей вздохнул и сказал: "Забирай мою Осинку, только отдай Тоську..." Осинка - корова его.
Я за стеной захлопнула рот. Сердце ёкнуло. С одной стороны, забирать у Андрея Осинку - чистое злодейство. Она ить кормилица, есть корова - есть жизнь. С другой, у нас - шесть ртов за вычетом меня, и живём мы небогато, своей коровы нет. Осинка была бы ой как кстати.
После долгого молчания Сотень глухо произнёс: "Хорошо. Засылай сватов."
А я сползла по стенке, потом - в угол...

Меня никто не спрашивал. Не думали спросить. Мнение девушки, хочет она замуж или нет - последнее. Ударили по рукам, заслали сватов, срочно стали вытрясать пыль из моего приданого, а мать зачала наставлять меня в семейной жизни и кое-что рассказывать о том, как устроены мужчины и что со мной будут делать после угощений, когда меня перенесут на руках через порог туда, где нам с новоиспечённым мужем будет постелено первое ложе.
А я всё равно не хочу за него идти. Не хочу, не хочу, не хочу! Не люб он мне.

Волосы чёрные, фу... И улыбка у него премерзкая. С каждым днём он мне нравится всё меньше и меньше. Ну почему он?! Почему, когда я люблю другого!.. Я ведь мечтала, что когда-нибудь он полюбит меня, мой Лель, и посватается... Я его ждала - его одного! А теперь - навеки я за Андреем... Хоть плачь.
Он даже в Перуна не верит. Ну ладно в Перуна - а в лешего?! Христианин он, скажите пожалуйста!! Молится своему одному богу, который где-то на небе и одновременно нигде. Мы солнышку кланяемся, а этот - так, просто, тому, кто еси где-то там на небеси...

Он ещё не знает, что заполучил... Я... Я ему устрою! Хотя мне после этого и у него станет жить не слаще, чем в родимом доме, но хотя бы отыграюсь за жизнь свою молодую и любовь, которой не суждено сбыться...


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:29 | Сообщение # 3
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
Часть 2

Бздынн!!
Ой!..
Ай-яй-яй!!..
Тарелка всё-таки разбилась... На две... три... тьму тьмущую частей!!
Какая же я тяпа-растяпа, неумеха криворукая... Права была моя мать, прорву раз права! Она не доверяла мне готовить сложную еду, чаще всего просто приставляла вместе с ложкой кашу в горшке помешивать. А уж мясо сготовить - что вы! Она скорее запустила бы на нашу крышу гулять стадо коров, нежели меня - жарить-парить мясо. Потому что одно из трёх: или я его спалю, или я его отравлю чем-нибудь неподходящим, или я его назло всем приготовлю правильно. На самом деле вариантов куда больше: я могу его выкинуть в окошко с перепугу, могу дюжину раз уронить на пол, и получится весьма изысканное блюдо с мусором, могу нечаянно утопить в бадье рядом с печкой... И так далее. Да, не зря мать звала меня балдой минимум раз в день.

Но на этот раз имущество не родительское, простым тасканьем за косы я могу не отделаться. Страшно представить, что со мной сотворит Андрей... Мужнина тарелочка была-то... Глиняная, обожжёная, красивая такая... Ай-яй-яй, голова моя садовая, бедовая, пустокачанная - не бейте её!..

Когда Андрей вошёл в дом, я мигом сделалась грустная-прегрустная, как будто на моих глазах мышка золотое яичко кокнула, зашмыгала носом и стала печальнее всех Несмеян на свете.
- Андр... Ты... В общем, я растяпа, преступница и совершила нечаянно страшную вещь. Не бей меня!! Пожалуйста. Я всё починю как-нибудь. Сама.

Он как-то странно посмотрел на меня искоса и поинтересовался:
- Да? И что же случилось?
- Я тарелку разбила!! Видишь? Вот. До следующей ярмарки новую где достать-то...

- Ах, тарелка!
Этот чудак даже засмеялся.
- А я чуть было не подумал, что... Э, тарелка какая-то! Чего ж ты так боишься-то? Ну разбилась и разбилась. Попробую починить. А не получится - велико ли дело, новую купим... Я не настолько нищий, чтоб простую плошку нам лишнюю не позволить.
Я развернулась к нему спиной. Голова кружится. Ничего не понимаю. Меня что, даже ругать не будут?! Как-то это... неестественно. Нормальный мужик мне хотя бы подзатыльник дал. А этот...
Этот. Он теперь мне муж, опора и защита до скончанья веков. И самый нелюбимый человек из всей родни. Называю его строго по полному имени и вообще стараюсь поменьше общаться. А он ко мне тепло относится, наоборот. Может, он специально мне всё прощает? Чтобы приручить, а потом надавать как следует по первое число?..

Вышла я за водой к колодцу, а там... а там!!..
Лель.
Стоит, одну руку в стройный бок упёр, то ли песню про себя новую складывает, то ли ждёт чего-то. Я не могу воды набрать... Не могу! Потому что тогда мне придётся подойти к нему ближе чем на дюжину шагов. И он увидит, что я красная аки мак под вешним солнцем.

И вдруг дверь дома старосты распахивается, и спускается с крылечка Мирослава, первая красавица всего нашего села.

Я кидаю на неё тоскливый взгляд. Есть на что кидать... И спереди, и сзади у неё с фигурой более чем всё в порядке. Румяная, полнолицая, чернобровая, черноглазая. Кокошник всегда не в пример обычным девкам праздничный носит. В поле не работает, руки белые не ранит. Дома сидит за куделью, дивные узоры вышивает. Староста гордится дочкой и бережёт её чуть ли не для новгородского князя. Для купца родовитого уж как минимум.

Мой Лель повернулся к ней - ой беда, беда, улыбается он ей ласково, кланяется в пояс, будто княгине какой, речи ведёт прекрасные, до которых мне ужасно завидно. называет её и так, и сяк, и птицами разными, и зверушками, и рыбами... Весь свет животный перебрал, похоже. А она ещё и недовольна!! Руки в боки упёрла, грудью туго стянутой повела.
- Это я-то, - говорит, - лисица черноокая? Хитрая, по-твоему, али сглаз навожу на кого?
- О нет, - вдохновенно возражает ой Лель, - глаза твои черны, как два камня драгоценных, что видел я в горах восточных, где и песни пел о красоте твоей невиданной! Полмира я исходил, а более прекрасной не нашёл.
Мне скулить захотелось. Не нашёл... Вот именно. Разве я - прекрасная? Дёрнуть бы себя как следует за косицы жидкие. Я голову не покрываю даже после замужества - что там прикрывать-то, какую красу девичью, о которой и Лель поёт тоже, пристроясь у огня с гуслями?!..

А Мирка оттаяла. Улыбается ему, ресницами чёрными взмахивает... Сворковались... Ну зачем она родилась здесь, а не где-нибудь в тридесятом царстве, и не вскормлена мухоморами, чтоб была страшная-престрашная и ходила шатаясь!! А то ведь не ходит, а плывёт, и бёдрами кач-кач, кач-кач...
Я развернулась и пошла быстро-быстро. Мой Лель... Кожа белая-белая, как снег после метелицы, а не смуглая, глаза голубые-голубые, как небушко, волосы - как рожь спелая... Сам статен, будто ясень молодой, красивей всех на свете, говорит - заслушаешься, ни разу не запнётся, всегда знает, какое слово получше сказать, а поёт он - соловьи смолкают...

Я плачу, прижавшись к берёзке. Обнимаю её, как мать родную. Она не скажет: "утри сопли и иди уткам задай". Она не прибьёт. Вот только и что я "лисица черноокая", тоже не скажет... Хотя бы мышкой серенькой назвал бы!.. Нет. Он меня словно не видит. Никогда даже словечком с ним не перекинулась. Кто я? Что я? Зачем я живу? Кому я нужна, если я даже себе не нужна... Глупая, глупая, глупая неведома птица, которая торчит в обнимку с берёзой у края поля и смотрит на зелёную-зелёную, ещё не всколосившуюся рожь...


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:30 | Сообщение # 4
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
Часть 3

Я родилась в конце лета. Но я никогда не думала, что можно отмечать день своего рождения! Говорю же - с Андреем теперь и у меня всё не как у людей... Я пыталась ему втолковать, что нет такого праздника - день рождения, да вообще - у нас дома при словах об этом ажно домовой за печкой поперхнулся! А он заладил - отметить, порадовать... Потом состроил из себя божий одуванчик, мол, не буду, я всё понял... Как бы ни квак! Исхитрился-таки. В моё отсутствие. Зарезал самого жирного гуся - учитывая, что их у нас было всего трое, выбирал он недолго...

Ох и хотелось же мне ругаться, да только пахло больно вкусно! Кого-то же он попросил гуся для нас изжарить, но кого именно - все молчат как пленные хазары. Безобразие. А ужин удался на славу. Зажгли не лучину, но свечу настоящую. "Христос", - говорит мой муж, - "родился зимой, в лютый мороз. С тех пор день его рождения каждый год отмечается верующими. Он и нам велел праздновать тот час, когда мы явились на свет".

Я слушала очень внимательно и даже зачем-то спросила, а когда же на свет произвёлся сам Андрей. Он ответил, что в середине осени. Очень было любопытно. Но гусь всё же любопытнее. Мы так и не смогли его прикончить с остатками. Представьте себе - два ненормальных молодых человека ломятся посреди ясной ноченьки в дом родителей жены, предлагая им заморить полуночного червячка лапками уже никак не опознаваемой жареной птицы. Хвала богам, отец не стал хвататься за кочергу и идти нас воевать в чём мать родила. Мы зажгли лучину, сели, и моя родня тихо и мирно умяла большую часть гуся, пусть земля ему будет пухом. После чего мой любимый братец, Никитушка, зачал строить нашей сестрёнке, маленькой Василисе, рожки да ножки из станков гуся. Печальное сооружение, к их вящему недовольству, было выброшено, дети водворены по лавкам и на печку, а мы с Андреем вернулись к себе.
***
Мне надо было следить за козами. Невелико козье семейство было, и щипало травку за домом, на границе деревни и леса. Вы же меня знаете - я, разумеется, быстренько заскучала, тем паче солнышко село. В лес не пойдёшь, холодно стало и боязно. Уже надо коз заводить ночевать, но я побежала в дом, сподобилась вспомнить о каком-то мелком дельце... А вернулась - коз нет, разбежались кто куда. Я даже не сразу заметила впотьмах, из-за чего. Точнее, из-за кого. Только отвернись - а волк тут как тут...

На земле сырой лужица крови, капельки на траве осели. Вот и козлик валяется, ножки протянул... А над ним - зверюга, вдруг как вскинет на меня глазищи, и как они в темноте засветятся жёлтым! Я до этого даже угол дома едва различала, только силуэты - эх, лучину не прихватила, а тут разом всё увидала, и небо ночное в ягдку показалось...

А самое главное, что он на меня зарычал.
И я как завизжу что есть голоса!
Волк хвост поджал, развернулся, мигом подлез под изгородь и быстро-быстро утёк в лес. Худющий он был, кудлатый, и шерсть клочьями торчала. Голодный... У нас тут дичь не переводится, а он вон как отощал. Поймал козлика привязанного - что проще всего. Неумеха, значит.
Как и я.
Неумеха неумеху объел.
И так мне обидно стало...
Прибежал Андрей, посмотрел на меня, на лужу крови, на козлика и разом всё понял. Меня трясло от рыданий, от страха, от обиды, ото всего на свете, очень хотелось осесть на землю, забиться за дровницу и не вылезать до утра, как дворовому домовику...
Я, дрожа, приблизилась к мужу. Он поднял руки, и я вся сжалась, согнулась, зажмурилась. Ну, сейчас вдарят как следует по щеке, главное - не упасть бы...

Вместо этого он меня обнял.
Я не стала спрашивать своего странного мужа, зачем он это делает, просто обхватила его плечи и выплакала всю короткую историю с волком.
- В другой раз так больше уже не делай.
- Не буду... Ещё раз такое переживать - н-нет!
- А чего ж ты согнулась-то так? Али я волк, что ли? Похож на бирюка, да?
Я уловила в его голосе смешинку и окончательно перестала плакать.
- Нет... Думала, прибьёшь совсем дуру.
- Я? Тебя? За что?
- Как за что? А козлик? Взрослая баба, а всё как девчонка несмышлёная...
- Какая же ты баба! Никогда ты ей не станешь. Мне бы очень не хотелось, чтобы стала.
- Не понимаю. Ты не хочешь, чтобы я была настоящей женщиной, хорошей хозяйкой домовитой?
- Я не против, если станешь. Конечно, это было бы прекрасно. Но ты и такая хороша... Такая безалаберная и мечтательная.
Он улыбнулся. Смеётся надо мной, что ли?

- Я пойду найду этого волка и оторву ему хвост... - буркнула я, не найдя что ещё сказать. Меньше всего мне хотелось стоять с Андреем и глядеть на его улыбку. Не знаю, почему. Муж придержал меня за локоть.
- Если ты пойдёшь, тогда и я с тобой... Погоди здесь, пока топор возьму.
- Я же пошутила!
- Я тоже.
- Я уже передумала.
- И я. Заберу козла - и спать. А ты ступай прямо сейчас.
Я развернулась и быстро пошла к крыльцу, ёжась и пристально вглядываясь во все кусты.
- И в кусты не лазь! - догнал меня крик мужа, - а то вдруг там медведь засел!
Я тихо взвизгнула, влетела в дверь и быстро-быстро захлопнула её за собой. Ну шутник... У меня чуть сердце не выскочило.


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:30 | Сообщение # 5
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
Вот и первая ночь такая холодная, что, выйдя ночью до ветру, я подморозила ноги на заиндевевшей траве. А ведь днём - жарища ещё. Но в полночь - просто мороз.
На душе у меня тоже нерадостно: Лель ушёл по сёлам в дальний путь, в вечно тёплые края, песни петь, девок да парней плясать заставлять, слухов набираться, чтоб потом весой и летом у нас всё это рассказывать...

Ну почему он не построит у нас себе уже какую-никакую сараюшку, не остепенится хоть чуточку, не осядет! Невозможно же ему до глубокой старости ходить с гуслями за тридевять вёрст. Хотя... Слышала я о таких песельниках - борода седая путь подметает, за плечом - гусельки, что ему подадут - тем и сыт, кто приютит - тот и родственник... Но это же ужасно!! Я не хочу, не хочу, чтобы мой Лель вечно вот так скитался, даже если ему это нравится. У нас он живёт в старостином доме на гостевых харчах или у кого-нибудь из старых знакомых... Может, вдругорядь нам с Андреем его приютить?.. Я запунцовела с головы до пят... Ну уж вот уж... Я ж тогда ни бе ни ме буду, ни кря ни ква. Целыми днями только и буду думать что о том, как бы не сделать чего-нибудь такого, что Лелю не понравится, зачахну, умру, и придёт Лель на мою могилку, и будет проливать слёзы горючие... Ахх. Нет, поживём ещё, пожалуй.

В отсутствие Леля вертевшая перед ним хвостом Мирка укатила с отцом в город на ярмарку. Виданное ли дело - девку незамужнюю вывозить на ярмарку, где столько мужчин ей в глаза будет заглядывать, да и не только в глаза, её косу нечаянно или чаянно мусолить, да мало ли что!.. Нет, Мирослава не такова, чтоб испугаться ярмарки. Думаете, у неё ни стыда, ни совести? А вот и неправда. Мирка очень умная, очень самостоятельная. Кажется, пропади у нас из деревни разом все мужчины - Мирка бы нас живо по местам расставила, и когда б новые мужики пришли, ни травиночки бы не зачахло под её надзором, ни капли молока зря не упало бы, и все волки обходили бы нас издалека.
***

До чего же я люблю и рощи, и дубравы, и ельники! Здравствуй, старичок-моховичок. Здравствуй, в который раз, лешенький. Доброе утро, иволга-скрытница, доброе утро, белочка рыжая. А вот и Ярило! Как в глаза-то слепит... И греет - ух! Здравствуй!

А теперь догадайтесь, пока кукушка не докуковала, зачем я в лес пришла. За дровами, что ль? Али за грибами?
Ну, что за грибами, то верно. Я и правда за ними шла. А наткнулась - на ягоды. Не верите? Мол, какие ж к осени ягоды? А вот я и сама не знаю, какие... Но вкусные!

Их немножко было, кустика три, но пока я ползала и охотилась на чудесное растение, мурлыкая бессвязные песенки обо всём, что в голову придёт, моё уединение нарушилось.

Мой взгляд упёрся в чьи-то лапти, и я сразу догадалась, чьи - уж лапти своего мужа и не узнать! Я задрала голову. Андрей стоял, прислонившись к берёзе, и смотрел на меня сверху вниз. Смотрел так, что мне стало и страшно, и сладко, и сердце даже зачем-то ухнуло.

- Знаешь, Тося... - негромко сказал он, - в давние-давние времена каждый человек сам выбирал своё счастье. У счастья были крылья, оно могло улететь. Одни подстреливали его, другие - ловили, а третьи, очень редко, - приручали. Счастье бывало разным: как сова и как коршун, как лебедь и как тетерев. Но проще всего было поймать счастье-синичку. Маленькая она, доверчивая, крылами по лицу не исхлещет, клювом не тюкнет больно, и летать бестро, как сокол, не умеет. А сложнее всего было поймать журавля. Журавль птица не то чтобы гордая, но он любит вольное небо. Он любит петь о небе, о лесе, о цветах и ягодах...

Андрей запнулся, заговорившись.
- Ну вот... Ловили журавля - а он насмерть убивался внутри своей клетки. Приманивали журавля голосом сладким охотники, изображая его любимую, на много разных хитростей пускались. Журавль не коварней синицы, он так же доверчиво летел на зов, так же падал в сети. Но он ломал себе крылья и длинные ноги, отчаянно пытаясь потом попасть на волю, на ту волю, где он, быть может, один на всём белом свете, но зато - свободен и поёт, о чём хочет и как хочет.

Ты - журавль, Тося. Нет в тебе ничего от синицы. Я тебя в неволю взял, думаешь, слепой, ничего не понимаю?
Я вся с ног до головы стала ледяная. Он догадался про Леля?..
- ...Нисколько тебе у меня не лучше, чем у твоих родителей. Я тебя не обижаю и никогда обижать не буду, но зато ты своих отца и мать любишь, и братьев, и сестёр. А меня - нет. Холодно тебе у меня...
Я поражённо молчала. Он что, мысли мои читать умеет, что ли?
-...Я бы отпустил тебя в вольное небо, Журавушка, лети, куда твоей душе захочется, да только боюсь очень, что над первым же бором собьют тебя ястребы, а там, куда ты сядешь, будут лисы и волки... Наивная ты... Тонконогая такая Журавушка, стоишь на краю ржаного поля и боишься взлететь. Ты ведь не умеешь летать, поверь мне. И не пыталась научиться никогда. А всё равно в небо хочешь, воздуха испить хочешь, которого до тебя никто не глотал.

Я не смотрела на Андрея, я смотрела на кусок неба за его спиной. А ведь и правда. Летать как хочу - невозможно хочу летать! Воли хочу, с Лелем пойти мир посмотреть, страны увидеть, где чудесные животные с длинными ногами и хвостами, как венчик куриной травки, хочу жить так, как будто последний день живу, и весь мир любить. А для этого нужна малость, важнейшая на свете малость - Лель...

- Какая же ты красивая, - прошептал Андрей, перебивая мои мысли. Я внутренне возмутилась: это кто тут красивая? Я? Не надо мне в глаза лгать, я этого не люблю!
Он поднял руку и коснулся моей щеки. Я стояла, замерев столбиком, в смятении: что мне делать? Вообще-то он мой муж. Ни капельки ничего нет странного в том, что он гладит меня по щеке. Но с другой стороны... Я слишком хорошо помню то, что он со мной сделал в ночь после нашей свадьбы. Это было всего один раз. Но мне хватило.
Я вспомнила и передёрнулась. Андрей тут же опустил руку, глянул мне в глаза, поймал в них, очевидно, выражение отвращения и отвернулся.

- Что же мне сделать, чтобы ты взлетела, моя Журавушка... - произнёс он. Мне показалось, что он хотел сказать эти слова до того, как я скривилась, и теперь ему было вдвойне больнее их произносить. Я спиной ощутила, не видя его лица, как он грустно улыбается не пойми кому - у него часто бывает такая улыбка после разговоров со мной.

Ничего ты не можешь сделать, Андрей-пахарь. Сделать может только Лель-певец. Кто он и кто ты? Как он прекрасен! Как красиво он говорит! Как он поёт - точно русалка! А в песнях у него, сочинённых им, говорит, самим, волшебства-то сколько! Понимает он его, волшебство... И тоже всех-всех-всех обитателей леса, луга, двора и прочего верит, выходит... А ты? Ты разве поёшь? Небось эту сказку про птиц не сам выдумал, а надоумил тебя кто. Ты же пахарь простой - куда тебе до Леля, не можешь ты быть как он или даже лучше его!

Где-то далеко кричал журавль, по глупости попавший в западню.


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:31 | Сообщение # 6
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
Зимушка-зима все дорожки замела, след Леля потеряла в лугах, принесла и радость, принесла и заботы: холод, голод и болезнь моей матери. В начале осени я долго пролежала в дому после того, как наелась тех безвестных ягодок, мучилась поначалу, а после скучала страшно. Меня травками всякими пичкали, между приступами тошноты я без конца зарекалась вообще хоть что-то в этой жизни есть. Больше всего боялась, что не выдюжу и помру. Рожь не увижу, Леля не увижу, по траве-мураве не побегаю лишний раз - вон она, пожухла, как будто со мной прощается... Не-ет! Я ещё буду жить!!
Я часто просыпалась среди ночи с нехорошим предчувствием под горлом, и прежде чем склониться над ведром у моей лавки, видела Андрея, заснувшего, можно сказать, где попало - уронив голову на стол, не добредя до своей лавки... Он пытался бодрствовать от восхода до восхода, следя, чтобы со мной ничего не случилось, а если опять начнутся судороги - срочно давать отвар. Но мы не боги, мы смертны, и в итоге к зиме он сильно исхудал и осунулся, зато я выздоровела. На слабых ногах встретила первый снег.
А вместе с настоящим морозом на мою мать навалилась тягучая боль, встать не может, только на печи лежит - ей на горячем гораздо лучше. Отец уж не может справиться со всем семейством - четыре ребёнка, всех надо накормить, напоить, дров наколоть, по дому убраться, за зверьём присмотреть... Он и позвал меня помочь.
За один только день я умаялась, как за неделю. Хатка у нас даже меньше, чем у Андрея, животина, для которой нет отдельного хлева, под ногами болтается, вся ребятня на мне повисла: "сестричка, почини мне куклу", "сестричка, а скоро будет обед", "сестричка, а под лавкой мышка спряталась". Однако я сварганила и обед, и ужин, и дом подмела, и матери пить травяной настой дала и припарки поменяла. Уже свечерело, пора малышню спать укладывать. А они не хотят. Весело мне с ними, на душе радостно - уютно у нас, хоть и тесно, тепло и все такие родные и знакомые...

- Расскажи нам какую-нибудь сказку, сестрица! - подаёт голос Никитка, самый старший после меня. Для него уже дюжина зим минула, да ещё одна-другая зима. А я, надо сказать, живя прежде с родителями, мастерица была сказки сочинять и удивляла ими своих младших. Вот и сейчас я устроилась поудобнее, напустила на себя таинственный вид и давай растекаться мысью по древу (прим. автора: мысь в старорусском - белка).
"Жили-были старик со старухою, и была у них единственная дочка, да такая добрая и весёлая, хотя и не шибко красивая..."
В общем, я себя саму описала в самых радужных красках, а дальше перешла к жуткой части, где родители умирают, а единственное достояние девушки - козлёночка - злодейски похищают у неё по дороге на ярмарку. Далее является странствующий певец-баян, по совместительству воин и просто хороший человек, узнаёт про беду девушки и обещает помочь ей вызволить козлёночка.

- А что, странствующие баяны ещё и драться умеют? - удивилась моя сестрёнка Василиса, - Лель вон копья и в глаза-то не видел...
- Как будто ты видела! - парировала я.
- Нет... Но всё равно странно.
- Вот видишь! Это был очень-очень странный баян. Вечером он специально для нашей девушки спел очень красивую песню...
И я продолжила заливать-разливать. После долгих приключений, одно другого невероятнее, я наконец дошла до того момента, где девушку повелением старейшин Великого Новгорода собираются как колдунью привязать к хвосту дикой кобылицы и пустить в чисто поле. И является тут баян, он же воин, он же хороший человек.

И оказалось, что он ибыл князем Великого Новгорода!
- Вот откуда у него в нужный момент оказались перстни драгоценные, вот откуда у него и лошадь заморская, белая, чудесная, и всё-всё-всё, - торжествуя, вещала я. Младшие смотрели на меня молча, только широко распахнув глаза, не зная, верить или не верить счастью главной героини, которая, естественно, очень полюбилась главному герою, он её спас, а дальше все злодеи были наказаны, сыграна свадьба, и жили они долго и счастливо.
Где-то в середине сказки в дверь вместе с облаком мороза вошёл Андрей, он вернулся из леса и принёс наколотых дров.

Я проследила, как он сложил их в углу, отряхнулся и прислушался к сказке.

И сразу же напустил на себя преисполненный скептицизма вид. Уязвлёная я старалась вдвое пуще, но выражение лица Андрея так и не изменилось.

Когда я закончила, он молвил:
- Вот ты говоришь, что баян этот как встретил девушку, так и предложил ей выйти за него, а она поставила условие, что сначала он вернёт ей козлика. И потом вся сказка о том, кто быстрее козлика вернёт. Причём певец-удалец без страха и упрёка ещё и князем оказался. Хорош собой, богат, добр, да ещё с первого взгляда полюбил главную героиню. Вот уж точно - сказка и есть сказка. А я вот что скажу: на самом деле, во-первых, князья с гуслями по дебрям не ходят, специально разыскивая сироток, у которых увели козликов. Во-вторых, даже у них нет белых заморских крылатых коней и они не таскают с собой на всякий случай в кармане пару-другую перстней, на которые можно выкупить дюжину племён. В-третьих, князья никогда не женятся на простых деревенских девушках. И, наконец, они бы долго и счастливо вместе жить не смогли. Они совершенно разные и воспитаны по-разному - да заели бы твою главную героиню те же старейшины и их жёны, что она не такая-не сякая, не так себя ведёт в палатах княжеских, и волей-неволей князь к ним прислушался бы. Да и героиня твоя не из покладистых и кротких. Рано или поздно осерчал бы князь на жену непокорную, и разговор короток - камень на шею и в воду...

- Он её любит! - воскликнула я, чувствуя, как щёки пылают от негодования и стыда, - он никогда так не сделает!
- Как раз о любви ещё надо сказать - он её раз в жизни увидел, и то она была не красавица, и сразу ему стал весь свет не мил, ради её козлика теперь он весь свет обойдёт. Они вместе воды не пили, разговоры не вели, никогда он не видел, как она в поле работает, как с родителями общается, даже голоса её толком не слышал. И сразу позвал замуж. Ни сватьев, ни братьев. Вот какая сказка замечательная. Ни на грош в ней правды нет.
- Какая разница! - чуть не плача от обиды, пискнула я, - зато красиво!
- Сказке сказка, были быль. То, что в сказке красиво, в жизни закончилось бы очень печально. Мечтать не вредно, а даже полезно. Но не надейся в жизни встретить такого певца-баяна-князя-красавца-молодца удалого. Может, он такой даже и есть где-то. Да только его уже давно отхватили себе с руками и ногами более удачливые девицы. Причём, если этот князь и правда влюбляется в кого ни попадя с первого взгляда, невест у него должно быть целое стадо со специальными пастухами, следящими, чтоб они не порвали князя от великого рвения на сотню маленьких князят.
Я сверкнула на посмеивающегося Андрея глазами, надулась и отвернулась к стенке. Да что он понимает в любви!.. Хотя у меня такое чувство, что он совершенно прав...


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:32 | Сообщение # 7
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
Я заплела волосы в одну большую косу, и вышло очень даже неплохо. Осталось сшить праздничное платье... из чего-нибудь... или кого-нибудь... Хи, сейчас кое-кого поймаю, обдеру, как липку, и захожу в его шкурке. Например, Андрея. Хи-хи...
А Лельник, он же Красная горка, надвигается. Я б порадовалась, будь то праздник моего Леля. Но никакого отношения к нему он не имеет. Нашего певца сладкоголосого родители вообще не так назвали, а как - он сказывать не любит. Лель - скорее его прозвище, данное восторженными девушками и поражёнными женщинами. Наверное, от слова лелеять... Он так нежно порой выпевает... Ах, не знаю.
Андрей подарил ткани, бисера, ниток и сказал сшить и себе, и ему наряд, какой мне больше по нраву. Я ушла со всем этим добром на лужок за деревней и, тихонько злорадствуя, день за днём там работала. Красный и белый цвета, считающиеся самыми красивыми, я сразу себе отложила. А синий и жёлтый пошли на Андрея. Лично для меня не было сюрпризом, что одёжка моего мужа вышла почти как две капли воды похожая на одёжку Леля, только из других тканей...
И вот на всех нас наступил знаменательный день. Я так распространяюсь, как будто раньше его не отмечала. Как же. Отмечала. Но не замужем. И была я босоногая девчонка, у которой шестнадцатое лето покатилось, год назад. И не было у меня прекрасного платья из красной и белой ткани. Но так же, как и тогда, не посадят меня на скамью изображать Лелю, юную богиню плодородия. Я не самая красивая, а для этого нужно быть самой...
Но и Мирки я не увидела. Именно она занимала обрядовую скамью в холмах за деревней уже много лет кряду. Её не дождались и посадили другую девицу, начали её дарить всякими яствами. Водили вкруг хороводы, песни пели, плясали. Я тёрлась в сторонке - вроде мужняя жена уже, однако так хочется примкнуть к девичьему хороводу и обо всём забыть, летя по кругу, ажно чуть не падаю... Олелию разожгли, кострище пребольшущее, точнее, преширокое, зачали уже вокруг него уплясываться. Я постояла-постояла да так и ушла неслоно хлебавши. Бойкие они все... Весёлые и беззаботные. Не с ними мне теперь быть, никогда такой уж я опять не стану... Эх...

Побрела к речке узкой, поблёскивавшей в сумраке вечернем меж деревьев. Мне показалось или там правда кто-то есть?..

Да, на том бережку парочка милуется, юные ещё совсем, однако ж... Я остановилась за высокой травой и посмотрела на них с завистью. Ну почему там какие-то недоросли, а не мы с Лелем?! Вот бы и он меня так же обхватывал, ласковые слова всякие говорил... Мне захотелось сию минуту обняться с берёзкой и поплакаться маленько, однако когда я сдвинулась с места и пошла вдоль речки, мне показалось, что и на моём берегу тоже что-то мелькнуло в зарослях.

Это Андрей. Тихонько подкралась со спины, спряталась за деревом, глядя на широкую спину в новенькой рубахе. Он сидел на корточках у воды, видимо, уже очень долго, и упрямо глядел на волночки, медленно проводя по ним туда-сюда рукой. Знаю я этих отроков... Опасаясь родителей, которые могут застукать и погнать клочки по закоулочкам, они забегают куда-нибудь в дремучие кусты, там быстро-быстро милуются и убегают назад, делать вид, что они даже ещё не познакомились. Так и эти. Андрей явно был здесь задолго до них.

Парочка оступилась и едва не свалилась в речку. Зловеще зашуршали прибрежные заросли, пара уток с придушенным кряком вспорхнула и отправилась искать места, где им не норовят отдавить куцый хвост. Андрей вскинул голову и исподлобья посмотрел на неуклюжий молодняк, прекратил ополаскивать руки, неслышно поднялся на ноги, отвернулся и покинул бережок. Парочка ноль внимания. Кажется, пролети сейчас над ними войско хазар верхом на жителях нашей деревни, они и тогда бы ничего не заметили.

Я, не дыша, притаилась за деревом. Только б белое с красным не выдало в темноте, а то будут лишние вопросы... Ещё подумает, что я за ним слежу! Ха! Больно надо!
Он прошёл мимо, угрюмо склонив голову на грудь, остановился, опять бросил взгляд на парочку. Я видела профиль его лица, плящущие на скулах блики речной воды. Нет, он не был угрюмым... Скорее страшно одиноким.


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:36 | Сообщение # 8
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
Уже солнышко давно закатилось, а праздник всё продолжается. Через костёр прыгают, хотя двое уже грохнулись и поджарили зады. Из темноты вынырнул Лель и озарил всех улыбкой. Меня, во всяком случае, озарил. Я затрепетала, как осинка на ветру, и потянулась к нему.

Умом понимаю, что лучше держаться от него подальше, а то покраснею и выдам себя, заговорит со мной - отвечу, заикаясь через пень колоду. И всё равно ноги сами подтаскиваются ближе, ближе к сапожкам Леля.

Он пел. Он плясал, все начали танцевать следом за ним. Он так рассыпается мелкой дробью - устоять невозможно! Какие коленца голосом выделывает! Лоб у него взмок, пряди волос прилипли. В этот миг он казался мне гораздо более близким и родным, чем когда-либо прежде. Он улыбался как все, а не таинственно и надменно, как обычно. Глаза его сверкали. Все любили его и хвалили, и Лель был счастлив. Я бы всё отдала за то, чтобы в этот миг он подошёл ко мне и сказал: "Тоська, пойдём вместе плясать". Вот был бы счастливый конец...

Но красавец певец не видел меня, не замечал. Вокруг него сгрудились хихикающие девки, он что-то пошутил - я не успела разобрать, конец фразы потонул в согласном девичьем хохоте. Лель состроил глазки, подмигнул одной, другой, провёл ладонью по лбу, стирая пот, разгладил волосы. Он опять перестал быть моим. Чем больше веселились озорницы вокруг него, тем грустнее становилась я. Не родной... Ничего не чувствую. Мужчина-мечта, красавец, умница - это да. Но чужой мне какой-то.
И тут взору всех явилась Она.

На поляне воцарилась мёртвая тишина. Ни у кого не хватило воздуха в груди, чтобы хоть ахнуть. Такую неписанную красоту и представить себе трудно. Мирослава была одета в праздничный кокошник, коса выпущена на грудь. У неё от природы каштановые волосы, но сейчас они отчего-то казались русыми. Неужто как-то перекрасила? Всё может быть, всё может быть... А платье! Что за чудесное платье, мы такого видом не видывали! Мой сарафан мигом померк на фоне этого. А какие каменья у неё на шее!.. И на груди вырез - представляете?! Ключицы под покровом нежной, ухоженной кожи увидели все.

Но предназначалось всё сие только для одного человека. Поразить деревню от мала до велика - Мирка к этому привыкла. Однако Лель стоял, не сдвигаясь с места, поражённый её видом как молнией. Мирослава приложила ручку к щеке и, сделав лукавые глаза, проворковала:
- Ах вот ты где. А я уж думала, что ты ускакал на Сивке-бурке за тридевять земель выполнять мои милые причуды.

- Как я мог покинуть тебя одну, радость моя? - выдохнул Лель, взял Мирку за руку и припал губами к тыльной стороне её ладошки. По толпе среди девушек прокатился завистливый вздох. Обо мне и говорить нечего - костёр-олелия по сравнению со мной сейчас был просто предсмертным пшиком лучинки.

А она ещё и недовольна!! Закатила глаза, склонила голову набок и говорит:
- И где только ты этому научился? Что за манеры, люди добрые! Нет бы в губки помиловать невесту.
Шарах!!
Невесту!! У меня закружилась голова, я схватилась за какой-то пенёк и не упала. Лель... отдан Мирославе! Точнее, она за него. Да как же это... Да за что же это!

Они отошли в сторонку, обнялись и зачали вполголоса ворковать промеж себя. Эх ты, Тоська-Журавушка, глядела-гладела и проглядела. Самого важного и не увидела... Неплохо, Лель, неплохо. Самую красивую выбрал. Но она-то тебя за что!! Ведь знала, кого брать... Моего Леля!

Я, рассеянно улыбаясь всем и никому в частности, стояла столбиком. Мирка быстро закончила разговоры, парочка двинулась прочь с поляны. На прощание красавица обернулась и окинула всех изучающим взглядом. Нет, не было ей здесь соперницы или хоть сколько-нибудь равной. Губы девицы дрогнули в улыбке, она опустила ресницы, повернулась к Лелю, он взял её под руку, и счастливые ушли.

Они счастливы, а я теперь несчастна как дюжина дюжин несчастных Тосек, да ещё дюжина сверх того. Никаких надежд. Я и раньше-то мало верила в то, что Лель всё-таки одарит меня благосклонностью и вниманием, а теперь уж точно всё пропало... Ему нравится Мирка, а кто я рядом с ней? Да никто!! Ничтожество!! Она лучше меня в тьму тьмущую раз, лучше, гораздо лучше во всём!!
Чья-то тёплая ладонь провела по моему плечу и взяла меня под локоть. Я обернулась. Андрей, не Лель же.
- Пойдём со мной в хоровод.
Глаза у него грустные, хотя он старается улыбаться. С чего я взяла, что грустные? Как будто я присматриваюсь! Да не нужны мне его глаза, и зачем только я это заметила. С ним в хоровод! Когда тут такое!
Я открыла рот, собираясь закричать, чтоб он шёл миловать другую, какую угодно, вон их сколько - хоть отбавляй, только не меня. Не его я, и никогда не буду его, понятно! Не нужен ты мне, постыл, постыл! Ты обычный, совсем обычный, ты пахарь, ты широкоскулый, с твёрдыми губами и прямыми плечами, у тебя ладони пахаря с мозолями от сохи, а Лель - ты видел его?! Какие пальцы длинные, нежные, тонкие! Только такими на гуслях и играть, взяв роговицу и водя ею по струнам. Какие плечи округлые, губы мягкие и большие, ресницы длинные, почти девичьи! Волосы золотые, пушистые, а у тебя? Смоль, да и только.
Но я не закричала. Я вовремя одумалась и сомкнула губы. Отец говорил мне, когда я ещё в невестах ходила и билась в истерике в уголке: "Иди, иди за него и не реви, ещё потом спасибо мне скажешь. Любит тебя Андрей, а это редкое счастье." Ох ты, моё редкое счастье... Ну почему не прошло мимо? Хотя... Выдали бы меня за другого, не менее постылого, так он бы ещё и бил меня, не церемонился бы... Может, оно и к лучшему. Хороший ты всё-таки человек, Андрей. Другая бы плясала от радости и на шее висла. Но я не такая. Я не могу виснуть на шее нелюбимого мужчины.
Я как можно ласковее улыбнулась ему, мягко сняла его руку со своего локтя.
- Я хочу потанцевать с братом. Можно?
- Да, конечно.
Кажется, он понял, что я на самом деле хотела этим сказать, отошёл в сторону подальше, а я разыскала в толпе Никитку, схватила за руки. Он сначала не поверил своему счастью: в детстве мы с ним были горазды на всякие проделки, а потом я приревновала его к родителям и оставшееся до замужества время строила из себя Взрослую Барышню, которая не снисходит до безумных плясок с младшим братом. Зато сегодня - снизошла.

Это надо было видеть... Мы с хохотом, дрыгами и прыгами носились по поляне, как будто нам обоим по десять вёсен и у обоих шило в... экхе-кхе. Что-то пели, я взвизгивала и кидалась его щекотать, Никита орал благим матом и тянул сестру за косу. Потом к нам присоединилась Василиса, третья по старшинству из отпрысков Сотня и Отрады. Маленькая, кипучая, ершистая, очень красивая девочка. Мы все втроём взялись за руки и принялись водить свой маленький, но дружный хороводик. Я подхватила Васютку на руки, прижала к себе и закружилась на месте. Она хихикала, уже сильно прибалдевшая от бодрствования в столь позднее время и от бесконечных плясок.

Андрей стоял сбоку от нас и, не отрываясь, смотрел то на детей, то на меня. Его взгляд излучал чистый восторг, как мне казалось сначала. Потом я поняла, что опять ошиблась, как тогда, когда приняла грусть за угрюмость. Нет, в его взгляде было лишь целое море тоски.


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:36 | Сообщение # 9
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:

Лель вернулся из короткого путешествия в Новгород, да не один. С ним пришёл его друг, Услад, тоже баян. Но если одеяние Леля изящно, даже вычурно, то Услад наряжен как... как... даже не берусь догадаться, как кто. Но я и представить себе не могла, что кто-то так одевается и находит сие лучшим облачением. Баяны - они странные... Скоро, кажется, я тоже начну так считать, как и остальные жители деревни.

Пока Лель нежился в прохладе дома Мирки, его товарищ томился у колодца в центре села, видимо, ожидая решения, возьмут ли его переночевать. И я не утерпела! Всю свою храбрость собрала в кулачки и направилась к Усладу, состроив милые глазки. Я должна проверить... Это очень важно.
- Добрый день, милый человек! - пропела я с поклоном, - вижу вас впервые. Кажется, вы друг Леля, что поёт слаще соловья?..
Услад перевёл на меня выжидательный взгляд, и я рассыпалась тьмой похвал Лелю и всем его друзьям, Усладу иже с ними.

Ого, на этого лесть действует ещё поразительнее, чем на Леля. Да он просто на глазах раздувается от важности. Думает, что и правда красавец и певец певцов, весь из себя... Симпатичный, согласна. Но борода! Все мужчины носят бороды, это закон. Кроме Леля и Андрея. Второй бреет бороду, потому я её терпеть не могу. А у первого, как мне удалось вызнать уже давным-давно, борода никогда и не росла. Вот так интересно устроен златоволосый баян.
Услад стоит, разглаживая усы, и самодовольно мурлычет:
- Да, да, мы такие...

И тут я вворачиваю:
- Добрый ты молодец, знаешь Леля лучше всех...
- О да, да, лучше всех.
- ...представь себе, пожалуйста, мог ли бы Лель полюбить такую девушку, как я? Или хотя бы понравиться... Можно ли?
Услад призадумался, но меня почему-то стало одолевать нехорошее предчувствие. Вроде бы нормальный мужик, пускай и в ненормальной одежде, да только есть что-то в его глазах... такое холодное... нет, скорее колкое и недоброе.

Он придирчиво обшарил меня взглядом. Я слегка покраснела, но стерпела. Храбрость в кулачке, храбрость в кулачке...
- Мордашка... М-да. Мордашка как у козла Ивашки. Фигура тоже не выдаётся ни вперёд, ни взад...
Я покраснела ещё больше. Добрый молодец, я и сама всё это знаю, но зачем меня в лицо обижать-то?
- Ладно, можно закрыть глаза и на то, и на другое. И не с такими на сеновал ходили. Нужда заставит. Но если говорить о чём-то большем, чем вечер на сеновале... У тебя есть стада, луга, богатство?

- Нет...
- М-да... Ну хотя бы знатные родители?
- Нет! А разве это так важно?
- Ну тогда я умываю руки. Девочка, у тебя нет никаких шансов. На что ты надеялась? Сначала обзавелась бы хорошим двором, достатком, а там, глядишь, накупила бы себе всяких мазей восточных, личико бы подправила, и можно было бы о Леле думать. А так, просто, без всего... Как ребёнок, честное слово.
Храбрость треснула по швам, обнажив лютую злость.
- Сам вы дети, ты и Лель! Одеваетесь как попрошайки, да попрошайки вы и есть! Баяны - подумаешь! Пупы земли, красавцы-удальцы, без того, этого, пятого и десятого к ним не суйся!..
Я наговорила очень много хорошего про талант Услада, про высокомерие и самомнение Леля, про сеновалы, которые они обхаживают с кем ни попадя. Певец слушал меня с непроницаемым лицом, только глаза становились всё злее и страшнее. В конце концов он примирительно поднял руки и елейным голосом попросил:
- Ну всё, всё, девица, мы квиты. Давай мириться, ни к чему нам ссору затевать. Признаю: я был не прав. Хотя бы одно достоинство у тебя есть - вон какая языкастая. Молодец. Ещё и доброту твою похвалю, если испить мне чего-нибудь вынесешь. Жарко, во рту тут с тобой пересохло.

Я фыркнула. Вот же колодец за его спиной, отчего бы оттуда не испить?.. Но моя злость уже улетучилась вместе с высказанными словами, отчего бы и не примириться. Ну и, конечно, мне очень приглянулось услышать лишний раз, какая я хорошая... Каждого человека всегда хвалят гораздо реже, чем ему того бы хотелось.
Я сбегала в дом, вынесла кувшинчик молока. Пей, мне не жалко...
Однако до рук Услада я кувшинчик не донесла. На ровном месте рухнула лицом вперёд, кувшинчик вдребезги, молоко растеклось вокруг моих рук.

Услад убрал сапог, поморщился, глядя на его носок.
- Такая тощая, как метла, а мне чуть пальцы не сломала… Неуклюжая, неповоротливая. Спорим, что и хозяйка ты плохая? Под ноги смотреть-то надо. Тяпа-растяпа. А ещё нас с Лелем ругает. На себя посмотри! Без страха не взглянешь. О Леле она возмечтала! Не ровня ты ему даже во сне. Красавица, что ли? Певица распрекрасная? Красноречива? Нет! Ты никто, девчонка. И никому не нужна.
Я тихо плакала, лёжа на земле, от унижения и обиды. Мои плечи сотрясались, и я их ненавидела. Я ненавидела свои руки, перепачканные молоком, свои ноги, не удержавшие меня, всё, что только у меня есть спереди и сзади, хотя, по большому счёту, ничего-то и нет. Ненавижу себя. Я отвратительное ничтожество…
- А теперь повтори всё, что ты сказал, но не ей, а мне.
Я поразилась, кому может принадлежать столь холодный голос, и, как могла, извернула голову назад. Никогда прежде я не видела Андрея в таком гневе.

У меня внутри всё смёрзлось в лёд. Страшно… Оказаться бы от него сейчас подальше. Глаза, обычно голубые, сузились и словно почернели, губы жёстко сомкнулись, голова наклонилась вперёд, а нижняя челюсть немного выдвинулась. Он сейчас походил на нападающего медведя, и если вы когда-нибудь видели нападающего медведя, то уж его-то ни за что не назовёте неповоротливым и неуклюжим, как Услад окрестил меня.
Баяны-странники беспросветно глупыми не бывают. Иначе почивать им на вторую же ночь странствий в придорожных кустах без сапог и головы.
- Э, друг, не беспокойся! Я просто немножко поучил её уму-разуму. Зачем тебе какая-то девчонка худющая?
- Это моя жена!
- О… О… Она замужем?! Вот это… Ну надо же…
Услад, себе на беду, не сумел вовремя остановиться в своём громком изумлении. Я зажмурилась и едва слышно пискнула, зато певец издал вопль, по количеству смысловых оттенков в нём превосходящий все известные мне коленца Леля. Андрей отвёл кулак назад, при ударе волосы упали ему на глаза, но он не зачёсывал их назад пятернёй и не отбрасывал изящным взмахом головы, как Лель. Ему вообще было на них, кажется, наплевать.

Услад держался за скулу, по которой начинал расползаться синяк.
- Упыря тебе в зад! Ты чего размахался, леший тебя подери?!
- А зачем ты унизил её?
- Никого я не унижал! Она сама упала, пускай под ноги смотрит!
- Я всё видел. Твой сапог находился в шаге от неё, а потом она споткнулась. Лжец.
- Зоркий какой! Что, уже пошутить нельзя?

- Я тоже могу над тобой подшутить, сейчас животики надорвём, - зловеще прошептал Андрей, засучивая один из рукавов. Услад молча уставился на могучие мышцы плеча, на крепко сжатый кулак с нервно бьющимися венами. Я, лёжа на земле, своими ушами слышала, как он сглотнул.
- Э, э, полегче… Могу Леля позвать, попробуй ударь…
- Я твоего Леля одной рукой поставлю раком, а другой наизнанку выверну.
Я покраснела, Услад не отвечал, видимо, пытался представить себе такое безобразие.
- Хорошо… - проворчал он, потихоньку отодвигаясь от моего мужа, - я только за деньгами сбегаю, за молочко вам заплачу?
- Засунь свои поганые деньги себе в…
Я прикусила губу, чуть не дымясь. Ну никогда раньше такого от Андрея не слышала! Даже не представляла себе, что он подобное знает… и произнести может…
Услад тоже окончательно стушевался и без надежды проблеял:
- Неблагодарный! Я же за тебя твою работу сделал. Проучил твою жену. Теперь тебе не придётся ни бить её, ни за косы таскать, ни укорять… Я уже с ней разобрался!
- За косы таскать?! Ну попробуй. А потом я тебя оттаскаю так, что мать родную забудешь. Не твоя жена – не тебе укорять! Заруби себе где хочешь раз и навсегда! И чтоб духу твоего здесь больше не было! Пошёл вон!

- Куда же я пойду, я здесь друга поджидаю… - пискнул Услад.
- УБИРАЙСЯ ПРОЧЬ!!
Оказывается, и баяны умеют сигать через заборы не хуже деревенских мальчишек… Услад перемахнул через ограду Миркиного дома и был таков. Я наконец поднялась из пыли, вся заплаканная, слегка опасающаяся Андрея, утёрла лицо рукавом…

На меня он смотрел без злобы, даже без малейшего упрёка во взгляде. Да, за косы меня таскать точно не будут…
- Ты не сильно ушиблась?
Он подошёл и стряхнул сор с моего плеча. И тут на меня неожиданно накатилась волна ярости. Да будет он когда-нибудь со мной строг или нет?! Я заслужила, заслужила! Я – ничтожество, я никто, я уродина, тощая, как палка, я неумеха, я дурочка! А он никогда меня и пальцем не тронул! Почему?! Не мог же он столько времени притворяться хорошим, значит, оно и правда так есть. Но тем хуже! Ударь он меня сейчас, как Услада, да так, чтоб я отлетела обратно на землю, обзови гадко – у меня б на душе полегчало. Я б потом могла всем в деревне жаловаться, свой синяк показывая, и причитать вместе со всеми жёнами на завалинке о своём муже-деспоте. Но не могу! Потому что он меня не бьёт. Сколько раз мимо других женщин прохожу – уж они своих на все корки, зато им поговорить меж собой есть о чём. А я всегда в сторонке, как чужая, даже более того. Вздумай я пожаловаться – они бы первые меня усовестили бы, мол, у тебя не муж, а чудо, а ты ещё и ноешь.
Из-за тебя, пень старый, леший тебя подери, мне с женщинами поговорить не о чем!

- Почему ты никогда меня не бьёшь?! – воскликнула я, - почему не выдерешь, как сидорову козу?! Что ты за человек такой? Али у тебя силёнок маловато, чтоб прибить меня?
- Зачем?!
- Но я же провинилась! Я растяпа! Всех жён мужья прибивают, а ты?!
- А я люблю тебя.
Я хотела ещё что-то крикнуть, но поняла, что это бесполезно. Опять у него тёплый-тёплый взгляд, такой, что сердце ухает. Не удивлюсь, если он сейчас скажет какую-нибудь ерунду типа «Ты красивая, даже когда сердишься». Он не понимает, что мне это хочется услышать, но от него – меньше всех! Потому что он всегда говорит мне эдакие глупости, в которые я не верю.

- Боги, какой дурак! – зачем-то крикнула я, воздевая руки. И тут же испугалась своих слов. Ай… Это, наверное, неподходящие слова… Да ещё получить их от меня, когда сделал мне, если смотреть правде в лицо, столько добра…
Его взгляд медленно потух, стал каким-то пустым, ажно страшно. Он посмотрел куда-то вдаль, его губы сжались, он развернулся и ушёл. Я осталась у колодца одна, с нарастающей болью в сердце. Себя мне жалко не было, хотя обычно, обидев кого-то, я начинаю первой жалеть себя. Мне было жалко Андрея, и я ненавидела себя вдвое сильнее. Нет, это не он какой-то не такой, это я дура гороховая. Часто мне говорят «я тебя люблю», что ли? Да нет, Журавка. Нет. Первый раз в жизни вообще-то. Хотелось бы тебе услышать только что то же самое от Леля? Вроде бы льстит твоему самолюбию… Но нет, не хотелось бы. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Довольно я насмотрелась на Услада. Сеновалы, девки… Недостойна его! Да кто он такой… Жених Мирки? Баянишко? Вот ну совершенно не хотелось защищать его перед Усладом. Потому что это правда. Посмотрел он на меня хоть раз, на неказистую дочку бедняка? А на красавиц смотрел. И даже руками шарил, я видела… Но закрывала на это глаза. Идеал! Лель, солнышко лесное! Князь-на-белом-коне. Нет у него и его дружка никакого дозволения так ко мне относиться. Да меня любят, вот! Ни за что ни про что, а просто так любят. Да я…
Да я гнусно обидела единственного человека, который меня так любит.


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов

Сообщение отредактировал Тоська - Четверг, 02.02.2012, 13:38
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:38 | Сообщение # 10
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:

Уже смеркается, а я весь день проходила по лугам с маленьким пирожком за пазухой, жутко проголодалась, но всё тянула, чтоб не идти домой. Понимаете, там Андрей... Андрей, который теперь почти на меня не смотрит. Нет, он не начал ругаться по пустякам или муштровать меня, на что я нарывалась, в бочку с водой не макает в воспитательных целях и на осинке не вешает... Но он не говорит, а роняет слова, и ровно столько, сколько нужно, чтоб я, например, передала ему хлеб. Его глаза потушены, заглянуть в них не получается никак, а всего неделю назад они были открыты свету, земле и мне. Силюсь воскресить в памяти цвет его глаз и не могу. Убить меня мало. Голубые или синие? А взгляд? Я придавала его взгляду значение, только когда он был очевидно грустным или весёлым. Сейчас он не меняется. Вот ведь пока печка греет, никто о ней не думает, вспомнишь про неё, только когда дрова закончатся да станет в доме холодно, как у нас сейчас... Вот бы у нас лишь печка провинилась. Нет же. Хуже. У нас в доме водится зверь без мозгов, зато с дли-и-и-инным языком. Это я.

Я всё ещё торчу тут на краю ржаного поля и мучу зажатый в пальцах первый вызревший колосок. Специально искала для Андрея. Рожь ещё не поспела, но я разыскала-таки один... Теперь никак не могу сообразить, а на что он ему. Из этого даже клопу каши не сваришь. И всё-таки что-то важное есть в этом подарке. Раз я решила, что он важный, значит, он уже немножко исключительный.
Мне так кажется или солнце уже село? Вроде бы должно быть посветлее, но я с шага не вижу даже дерева. Скорей домой... Кажется, начинается гроза.
Я не успела подняться с земли, как за моей спиной раздался треск с раскатистым эхом. Уже бегу, бегу, я тут каждую травинку знаю... Ай! Ухх, всё равно ушибла пятку... Вприскочку спускаюсь из лесу к деревне - и что я вижу? Зарево!
Пожар!

Сердце колошматится то в небесах, то под ногами, когда я во весь дух несусь к родной деревне. Что может быть хуже пожара? Боги, за что!
Загорелись крыши уже у трёх домов, дым, чад, бесконечный крик прямо над самым ухом, голосят, ревут, кричат, орут на кого-то, носятся туда-сюда, что-то проливают, сбивают с ног... Молния ударила в одно из деревьев меж нашими избушками, раскроив высокую зелень аж до самого корня. Ну что ж ты не начинаешься, гроза?! Полей, полей!..
Крыша одного из домов уже изрядно обуглилась, из-под неё вырывается огонь, с лютой злобой и нескрываемым злорадством пожирая деревянную постройку. Мы люди бедные, крыши у нас не дровяные, а чуть ли не из соломы... Так что с шипом одна уже ухнула внутрь своего дома. Эта тоже доканчивается...
Рядышком стоит многодетная семья, жившая там. Избушку уже никто не спасает - поздно, пускай она получше прогорит, чтоб быстрее расчистить потом место и отстроить новую. Я содрогаюсь, глядя на их молчаливые лица, только младшая девчушка безутешно плачет - внутри осталась её рукодельная кукла.
Но не только кукла. Вдруг вспоминается, что в доме ещё осталась престарелая мать главы семейства, которая последние года четыре только лежала на печке и молчала, так что про неё благополучно забыли.
Одна из старших девочек мигом бросилась к Лелю, стоящему в сторонке и с непередаваемым выражением лица следящему за пожаром.

- Сударь баян, сударь баян, спасите нашу бабушку! Она там, в доме!
Лель перевёл на неё взгляд и спустился с небес на землю.
- Э... Вы чего? Там же вот-вот крыша упадёт! Это смертоубийство!

- Ну вы же храбрый, вы столько пели о подвигах!
- Я? Девочка, петь не значит самому их совершать. Я молодой ещё, пожить хочу... а ещё у меня невеста есть! Вот. Если я тут с вами погибну, на кого ж я её оставлю? Эээ нееет. Сравнили! Кто я и кто ваша бабушка? Вы проверяли - может, она уже месяц назад окочурилась на печке, а вы её спасать полезете? Она так и так скоро умерла бы. Пусть земля ей будет пухом. Пойду помолюсь богам.

Во время этой проникновенной тирады Лель медленно, но верно отодвигался от дома, нуждающегося в спасательной операции. Отец семейства послушал его, ничего не сказал, только сплюнул и подбежал к дверям. Как назло, в этот момент вывалился-таки кусок крыши, мужчина отскочил вовремя.
- Боги не хотят, чтоб моя мать жила! - воскликнул он, хотя по его голосу стало понятно, что сегодня он совершенно не согласен с богами.
В дыму мелькнул свет голубых глаз. Я узнала его по глазам! Невероятно!
Прежде чем я успела сама себе как следует удивиться, он бросился, не проронив ни слова, в горящий дом, и всё стихло. Только пожар вовсю занимается трескотнёй. А люди стоят и, затаив дыхание, ждут.
Кроме меня. Мир перевернулся, пожар - не пожар, мне всё равно. Крыша... Крыша сейчас рухнет!! А он... там.
Я кинулась со всех ног к первому, до кого успела добежать с холма, не чуя ног, запыхавшаяся и вусмерть перепуганная. И я ещё всё же надеялась, что мне удастся пробудить в нём героя...

- Вы что, издеватесь?! - возопил на всю Ивановскую Лель в ответ на моё "Пожалуйста, пойди и помоги ему!" - Я сказал: нет! Сгореть заживо - не мечта всей моей жизни!

- Ну пожалуйста!!
У меня сердце готовилось оборваться каждую секунду, я спиной ощущала все стены этого дома. Если сейчас полыхающая крыша обвалится... Треск?!! Ах, нет...
- Хочешь, я на колени встану! Ты же сильный! Смелый! Тебя все девки любят! Ты можешь! Ради меня! Ради Мирки - я не знаю, кого ты ещё любишь, кроме себя!
- Идиот на идиоте... - проворчал Лель, - нашли дурака!

- То есть... То есть, по-твоему, мой муж - дурак? Все, кто пытается хоть что-то спасти, хоть кого-то - дураки?!
- Возможно, уже мёртвый дурак.

Я хотела ответить ему так, чтоб он упал замертво, но вместо этого почувствовала, как по щеке стекет первая слеза злости. Я совершенно не хочу плакать! Просто мне очень плохо, в душе больно и страшно. И я женщина. И передо мной стоит мужчина в расцвете сил и лет, который был моим идеалом, мечтой, тем, на кого я чуть ли не молилась, ради которого хотела отдать всё - стоит и, хочу сказать, даже не чешется!! Я не та, ради которой совершают подвиги. Ну не ради меня... Мы любим во имя жизни, живём во имя жизни и умираем во имя жизни. А ты - ТЫ ради чего существуешь, Лель?..

Я не помню, что я ему сказала. Всё равно. Всё равно. Мне страшно представить, что я ему могла сказать... Но вы бы видели его лицо! Такое красивое и одухотворённое, оно вытягивалось, опутывалось морщинками, корчило гримасы злости, неудовольствия, досады, гнева. мы начали кричать друг на друга. Слёзы застлали мне глаза. Мне не хотелось жить. Мне хотелось, чтоб он прикончил меня в этот миг, такую никчемную, такую глупую, такую... никакую.

Ругань Услада была ничто в сравнении с тем, чем полил меня Лель. Люди вокруг уже не столько интересовались пожаром, сколько нами. Они орали на нас, пытались оттащить друг от друга. Я рыдала, зубы выстукивали брань, Лель махал руками во все стороны и говорил, какая я хорошая, нет, наоборот...
Он откинул прядь со взмокшего лба, сплюнул мне под ноги, прекратил бесноваться, высокомерно усмехнулся и произнёс:
- Уродка живёт с кастратом. И оба чокнутые. Одна страшна, как гадкий змей, другой не смотрит на аппетитных девок и его никогда не видели с ними сеновале. У него нет *** и ****, а если и есть, то он их наверняка уже потерял, полезши в огонь. Проверь, Таисия, когда вынесут его оубгленный труп, пошарь у него в портах - всё ли на месте? Хотя, боюсь, тебе будет уже немножко всё равно.

Я затряслась. Да как он... Да я... Да... Да...
Кто-то стукнул Леля в плечо, на него кричали, он пожал плечами и как можно скорее скрылся, не теряя осанки. Вокруг меня сгрудилсь девушки и женщины, дергали за рукава, спрашивали: "Ты в себе али помешалась из-за этого беспутника?"

У меня в груди выросло ощущение полной безнаказанности. Вот сейчас я войду в дверь, объятую пламенем, и ни один волосок не шелохнётся... Я всех спасу... Всех вытащу... Смелые и добрые не должны погибать. Не должны!
Я почти нос к носу столкнулась с Андреем. Он вынырнул из гари, один рукав у него медленно тлел, и он держал на руках сухонькую старуху в обмороке. Он меня не увидел, он смотрел сквозь всех из-под ресниц, усыпанных пеплом; у него приняли женщину, Андрей покачнулся, устоял, потом согнулся пополам, и его начало рвать.

Я стояла рядом, меньше чем в шаге, и не отошла. Ни за что бы не отошла от него в эту минуту, даже если бы он меня послал к лешему во все неприличные места сразу. Мои лапти уже невозможно замызгать сильнее. После плевка Леля мне абсолютно всё равно, кто и что подумает. На поле брани и в доме умирающего, как говорится, не прихорашиваются. Я неуверенно обхватила пальцами его локоть. Он дрожал едва заметно, но мои пальцы почувствовали. Ему немедленно нужно в дом, иначе он упадёт прямо на сыру землю, а это недобрый знак...
Андрей дышал очень тяжело и всё никак не мог отдышаться. Я потащила его за рукав, потом обхватила за плечи, потом мои слёзы капнули на его выгоревшую рубашку... Я умоляла помочь мне, и люди не отказали. Андрея помогли ввести в дом, предлагали подсобить ещё чем-нибудь, но я боялась, что они сильно надышат и нашумят, а Андрей и так еле сидел подле стола, полуприкрыв глаза, глядя в одну точку и вгоняя в себя воздух с таким сипом, что становилось жутко.

При свете я рзглядела его получше, и мои ноги подкосились тоже. Мало того, что тлел рукав - всё лицо было грязное, в ссадинах, в крови, с обожжёнными скулами и спёкшимися губами...
Но женщина на то и женщина, чтоб спасать мужчину, когда он уже спас всех остальных. Я забегала по избе, быстренько намочила все возможные и невозможные тряпки, стала протирать ему лицо, пытаться стащить с него рубаху, чтоб осмотреть руку. Он не сопротивлялся и не помогал мне в этом. Абсолютное безучастие. Вдох-выдох, вдох-выдох... Тяжело ему, наверное. Я кинулась к окнам и распахнула их все настежь. Оба наши окна.
Вытащила на свет мази, заготовленные как раз на такой день. Знаю, Андрюшка, сейчас щипать будет, и это если ссадинка малая, а если, как у тебя, мясо...
Он сжал губы, зажмурился. Наконец хоть какая-то реакция. Я испачкала пальцы его кровью, и больше всего меня волновало, как бы он не потерял крови ещё больше. Хотя всё это пустяки, и кровопускания, говорят, изгоняют многие хвори... Но вы посмотрите на него! Ему нельзя сейчас никаких крововпусканий-выпусканий! Покусаю первого, кто к нему сунется.

Одна я не смогу его отволочь на лавку... Пускай пока так посидит, оклемается. Я без сил опустилась перед ним на колени, что-то пребольно впиявилось мне в бок. Я поскорее вытащила помеху и обнаружила сорванный утром колосок. Вот ты какой, цветочек аленький... Не знаю почему, но сразу вспомнила сказку, которую он сам мне в детстве рассказал. Мне было лет одиннадцать, ему - лет девятнадцать, а то и все двадцать. Я поти не помню, как это было... никогда не старалась запомнить... Кажется, это было на Ивана Купалу. Кто во что горазд, а я, конечно же, хотела найти папоротник. Вечер, уже поздно, стемнело, а я крадусь за домами, метя в лес. Он меня споймал, и нет бы уши надереть, как мой отец, он отвёл меня на холм, с которого были видны звёзды, усадил и рассказал сказку о чёрном цветке, котоый рос за семью морями и дюжиной земель, на острове посреди бурного моря, и пуще глаза своего берёг тот цветок злой и страшный колдун, который родился некрасивым, рос один и потому стал злым-презлым. Цветок чернел, и говорили, что он умеет возращать к жизни мёртвых, хотя никто не проверял. А на большой земле жил отец-купец, и были у него дочки. Стал он у них спрашивать заветные желания, одна пожелала невиданных платьев, другая - неслыханных украшений, третья - дом с резными ставенками, четвёртая - выйти за княжича. И только одна пожелала чёрненького цветочка, чтоб воскресить свою мать, жену купца, умершую рано. Отец всем подарков привёз, поплыл и за цветочком. Чуть не убил на месте его злой колдун, но купец повинился: так, мол, и так, дочка моя любимая пожелала... И чародей отпустил его под клятву, что девушка сама прибудет к нему за цветком. Та прибыла, но её никто не встретил. Долго ли, коротко ли - вышла она на поляну с чёрным цветком, обрадовалась, приблизилась... а рвать не стала. Не её это было, не ей выращено и не ей рвать позволено. Колдун всё видел, поразился благородству девушки, велел ей оставаться у него, сказав, что ежели сумеет провести у него год и один день, он подарит ей цветок. Отвёл ей хоромы специальные, а на деле - комнатушку с лавкой, даже лучинки не дал. Девушка не горевала. Она гуляла по острову, пела вместе с птицами, всем старалась улыбаться и помогать. Колдун и так, и сяк к ней придирался, она плакала порой, но никогда не отвечала ему злом на зло. Месяц, другой - ему хотелось сделать для неё что-нибудь хорошее. Он сотворил для неё хоромы невиданные, птиц и зверей прекрасных, яства вкуснейшие. Но девушке всё больше хотелось хоть глазком повидать свою семью. Наконец колдун отпустил её, дав сроку неделю, а сам шасть к волшебному пруду и, глядя в воду, видит, как плывёт назад девица, как встречает родных ласково, денёк у них пробыла - и назад засобиралась. Отец, сёстры, челядь - чуть не весь город её отговаривает. Злой колдун, урод, куда же ты возвращаешься, глупая! А она им: он не злой, он очень добрый, не говорите зря, если не знаете. Он не злой, а только лишь обозлившийся.
На обратном пути разыгралась буря. Чары волшебника не смогли её усмирить. Корабль разбился у берегов острова. Колдун вытащил девушку, отнёс на ту поляну, там она и умерла у него на руках. Сорвал чародей цветок, да только напрасными оказались все сказки о цветке. Не умел он воскрешать. Столько лет трясся над ним зря... Понял колдун, что его любимую уже никто не воскресит, и сам лёг замертво. Потерялся остров в морях, зачарован он теперь. Но говорят, что на той поляне вырос новый цветок - алый-алый, как кровь умершей невинной девушки, и вот он-то действительно умеет спасать, как она спасла сердце чародея, уже почерневшее от злости, словно чёрный цветок.
Я повертела колосок в пальцах. А он когда-то рассказывал мне такие чудесные сказки... А я даже почти не слушала! Просто парень с чёрными кудрями - у него были кудри!.. - просто стеснительный парень, который очень любил звёзды и одну маленькую, глупую, непослушную, но единственную для него девочку...
Сейчас он дышит уже тише, а я не смею поднять взгляд, тычу острым концом колоска в ткань штанов на его колене, а у самой глаза до краёв наполнены слезами. Я ведь его так обидела... Он, верно, меня уже разлюбил теперь, просто по доброте своей общается хорошо.
Я протянула вверх наугад кулачок с колоском:
- Это тебе. Подарок. Первый созревший в этом году. Специально для тебя. Весь день искала. Глупо, правда? Ерунда, а не подарок. Можешь не отвечать. Почему ты молчишь?.. Если хочешь, я его выброшу. Он такой глупый, глупый...
Он взял в свою ладонь мой кулак и поглядил мои костяшки большим пальцем, шершавым, но зато...
- ...глупый, прям как я... - пискнула я и уткнулась лбом ему в колени, чуствуя, как из груди к горлу поднимается несусветный ком. Вторая рука опустилась на мою голову. Я каждой косточкой ощущаю, как ему трудно сейчас шевелиться, поднимать руки, гладить вот так меня по волосам... Но это же очень важно! Он понимает, как это важно для меня и для него.
Всё... Я не выдержала. Я не могу больше держать это в себе. Ураган.
Я реву так, что, наверное, за три улицы слышно, вцепляюсь в его штанины, обнимаю его ноги, прижимаюсь щекой к его коленям и повторяю только одно и то же:
- Дура я, дура, Андрюшенька, какая дура...

Я задираю голову, я хочу увидеть его глаза. По сердцу ударяет страх: Лель сегодня умер для меня, а я даже не думаю о нём. Значит, я не умею любить? Я пропащая девчонка? О небо, что он говорил обо мне и об Андрее... Не верю! Просто - не верю! Не хочу! Ну как так можно говорить об Андрюше...
Он сидит, всё так же расставив колени, я вползаю между его ногами, впритык к туловищу, утыкаюсь носом ему под грудь, обнимаю его сзади за спиной. Не могу остановиться. Плачу и плачу. Женщины дышат грудью, мужчины - животом... Он тоже. Я всем телом чувствую его дыхание. Ну почему мне сейчас-то не противно его обнимать, как два года назад? Мне кажется, словно это было в другой жизни и совсем не со мной... Андрей изменился? Нет. Я.
Я опять подняла голову. О боги... Он так близко и смотрит мне в глаза, опустив лицо. А я вижу только, как у него на ресницах дрожат слёзы...


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:41 | Сообщение # 11
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
За детей до 16, которые прочтут эту главу, отвечает их совесть, а не я.

10 часть

Я похлопала глазами. Кажется, уже не сплю. Сон есть не сон, который в другом сне явь, и по иную сторону сна мой сон - не сон, а нынешняя жизнь сон, и по другую сторону сна жизнь... Ой, наверное, я страшно проголодалась, а то что-то начинаю ересь нести в неподъёмных количествах.
Я решила встать. Ооо, какой это подвиг. Вся спина затекла. Мы вчера с Андреем поспорили, что сможем соснуть ночь на лавках безо всякой подстилки. Я быстро кинула взгляд напротив, где он лежал. Ах ты... Дрыхнет, святая простота. И как красиво дрыхнет...

Прямо на его лицо и верх груди падает солнечный луч цвета раннего огня. Как нарочно. Меня не высветил, а его озарил. Я тихонько, на цыпочках, подобралась ближе. И всё-таки он спит. Разбудить его? Не-ет... Умаялся, наверное. Пусть себе почивает. А я посмотрю.
Он прекрасен.
Вот и любуюсь.
Я попросила с месяц назад, и он без вопросов перестал выстригать волосы. Зато с чёлкой я жестоко расправилась. Сбрила. Глаза теперь хорошо видно... И кудри, кудри как в молодости! Чёрррные.
Стою и смотрю, стою и смотрю, ноги даже подмёрзли, а всё равно меня сейчас с места даже двенадцать апостолов не стащат. Приспичило, называется... Страшно хочется подойти и поцеловать его закрытые глаза с распушенными ресницами, а потом подпрыгнуть и умчаться туда, где Макар телят не гонял. И чтоб муж никогда меня не нашёл и не выразил мне никаких своих глубоких потрясений. И вообще, странное желание. Какое-то ненор... непривычное.
Я вздохнула и пошла на компромисс с собой, прямо к Андрею, опустилась на корточки, взяла его за руку.

А я-то думаю - чего это он улыбается во сне! Да он не спит. Мигом открыл один глаз, ухмыльнулся ещё шире и погладил большим пальцем мою длань. Я поглядела на захваченную длань, на Андрея, опять на свою руку и всё-таки не стала её выдёргивать...

Весь день был какой-то необыкновенный. Солнце заодно с птицами расстаралось. Наверное, у меня был солнечный удар, и я немножко помешалась. Учитывая, что меня, видимо, в детстве роняли только в самые глубокие колодцы, и в них я с каждым разом всё больше немножко помешивалась, то сегодня моя крыша уехала без спросу к бабушке по пирожки. Меня прямо с утра начала преследовать мания унестись за дремучие леса и высокие горы и остановиться только где-нибудь у тридесятого моря, где люди приползают домой на бровях и поминутно хлопают ушами.
И ничего, что мне всё удавалось, что мне все улыбались и солнце шпарило, перевыполняя план на полвека вперёд. Хочу уйти, уйти хочу.
О том и сообщила Андрею.
Рожь ещё рановато собирать, обождать ещё денька три хотя б... Так что на косьбу нам с ним не надобно. И по хозяйству всё сделали, быстро управились. Повезло.
Андрей запряг в повозку нашу лошадку, она смирно поплелась вверх по холмам, а затем мы выехали на тропу вдоль ржаного поля и отправились куда глаза глядят. Глаза Андрея и лошади, к счастью, глядели вперёд по дороге, и мы не поехали фантастическими зигзагами с отклонением к Новгороду. А вот я сидела боком, болтала ногами над травой, распускала косу и её верёвочкой обвязывала голову округ. Обычно я пою что-то, только когда одна, но меня укачало, перегрело, и я немножко, как вы помните, помешалась. Я зачала мурлыкать что попадётся, по большей части собственного извращения, но Андрей не издавал никаких звуков, которые гласили бы, что я его режу без топора и ножа таким пением, и я беспечно продолжала.
А потом мимо меня пролетела бабочка.
Бабочка!!

Всё. Азарта полные штаны. Хотя я их не ношу, у меня сарафанчик новый, с листочками.
Журавушка, разве что не игогокая, спрыгнула с тележки и понеслась. Почти сразу я влезла в рожь, а нахалка упорхнула.

Но сегодня мир сошёл с ума, не я одна, очевидно, перегрелась. Влезая в рожь, я едва не раздавила притаившихся перепелят. Они вспорхнули... Нет бы затихнуть до победного. Глупенькие. И я туда же, а как же. Перепёлка - моя сестра по разуму. Очевидно, мы соображаем одна не лучше другой.
Потому что я заверещала не своим голосом:
- Какая прелесть! Андрюшка, иди сюда! Смотри! Поймай мне одного, а?!!

А далее можно было наблюдать картину, на котрой уже два серьёзно перегретых носились по ржаному полю, и один вопил: "Он побежал туда!!", а второй ругался, спотыкался и поминал родню перепёлок вплоть до ихней бабушки в семидесятом колене. Так мы никого и не поймали, чего уж там. Андрею почти удалось, но, как вы понимаете. я всё испортила... Зато перепёлки поймали нас. Завели, пожалуй, в самую середину поля, и пойди пойми, где телега осталась. А солнце, как назло, ровнёхонько стоит торчком.
А здесь, дорогие читатели, я попрошу вас включить музыкальную дорожку Dana Glover - It Is You(OST Shrek) или Hallelujah или Emma Shapplin - Lucifiero, Quel Giorno. Я не представляю себе дальнейшие события без музыки. (примечание автора)
Я, вся в бегах, предприняла последнюю попытку ухватить удачу за хвост, но оказалось, что она бесхвостая. И тут Андрей вдруг быстро чмокнул меня в щёку.

Сердце подпрыгнуло куда-то к сохраняющему выжидательное молчание солнцу, я вовремя успела его поймать. Почему... Надо же.
- Ты чего? - выдохнула я. Я немножко сошла с ума... Наверное, мне показалось. Пора охлаждаться, а то сварюсь вкрутую.

Он сначала ничего не ответил, только отступил на шаг и странно на меня посмотрел. Я зарделась. Ну чего глядишь? Не надо на меня так смотреть. У меня появляется ощущение, будто я заморская королевна, а я вовсе не королевна, а даже чудо-юдо страхолюдное.
- Ты такая красивая.
Ну вот опять! Вррраньё.
- Докажи мне, что я красивая, - проворчала я.
Он опять шагнул ко мне, привлёк и приложил уста к устам.

А я ответила тем же.
Это так странно.
И здорово, люди, здорово.
- Единственно красивая женщина - любимая женщина, - шепнул он, прикоснувшись губами к моему уху. Я задрожала и обвила его руками. И откуда только вдруг взялось столько смелости и наглости?..
- А ещё? - вякнула я после этого поцелуя, глядя на него снизу вверх. Он держал меня в руках, как держат большекрылую птицу. Например, журавля.

Так он меня и опустил на траву. Какие у него сильные руки. Так мягко опустил и не уронил, совсем-совсем... А сердце стучится где-то в животе. Я сошла с ума... Я сошла с ума...
Солнце ярко улыбнулось мне, потому что я лежу на траве глазами к нему и чувствую на шее тёплые губы Андрея. По телу прокатываются волны жары и льда. Он стягивает с меня сарафан, показались плечи, кожа ниже ключиц, наконец, грудь... Как это назвать? Стягивает - бережно? Нет. Нежно.

Никогда ничего подобного не чувствовала. Такое ощущение, как будто он летит надо мной в небе. Нет, это голова кружится... Я не знаю. Я впервые не могу найти слов, которые хоть самую малость смогут расскзать, что происходит. Это не похоже ни на мизинец на то, что было более двух лет тому назад после свадьбы. Тогда это было впотьмах, почти насильно... Нет, не он меня сильничал, а обычай. Так надо, я должна, он должен. А сейчас... Сейчас мы никому на всём белом свете не должны. И мы всё равно делаем это. И всё равно это прекрасно.

Почему я никогда раньше не видела, какие у него прекрасные глаза? Лазурно-небесные, голубой небосвод, сходящийся с синими водами сильной реки. Его глаза даже красивее, чем у... Леля. Гораздо красивее. Намного красивее. И я целую его глаза, его пушистые чёрные ресницы, его смеющиеся морщинки вокруг глаз. Ему минуло двадцать восьмое лето, а у меня заканчивается только девятнадцатое. Мы такие разные... И он так меня любит... Ох.

Он запрокинул голову, смежил веки. Какое блаженство на его лице. У меня ощущение, как будто мы больше никогда не разделимся. Не ощущение... Мне просто этого не хочется. Я крепко сцепила за его спиной руки в замочек. Не отпущу. Я хочу вечно прижиматься к нему.
И всё-таки мы разделились. Он перекатился на траву рядом, я немедленно подобралась к нему под бок. Мы оба лежали и глядели в небо. И молчали.
Он положил голову мне на плечо и стал тихонько перебирать мои волосы. Я полуприкрыла глаза. Сейчас замурлычу, до того мне хорошо... Греет, греет - сверху, от него, от сердца. Отовсюду. И всё-таки я не сгорю.
Его пальцы замерли около моего плеча. Я скосила глаза. Заснул... Просто невероятно. Обнажённые мужчина и женщина лежат в самой сердцевине ржаного поля, и он спит на её плече. Расскажешь кому - не поверят. Это же ненормально... Всё надо делать дома, на лавке, никогда не думать о любви, никогда не сранивать его глаза с небом, никогда не...
Я задремала.
А когда проснулась, уже смеркалось, зачало холодать, но подмерзал у меня только один бок. Другому было очень тепло. И пузику тоже. И груди.
Я повернула голову и увидела, что он обвил меня руками и ногами, даже не думая разбудить и велеть одеться, подложил одну руку себе под голову и разглядывает меня. Не знаю, насколько я красивое зрелище без всего, но он, кажется, смотрел на меня уже долго-долго, и ему не прискучило.
Солнце село, вместе с ним заметно выветрилась моя храбрость и наглость... Стало как-то неловко. Ярило, погоди... А то ты же меня знаешь, уже столько лет я тебе каждый день мозолю глаза. Сейчас ещё начну своего мужа пугаться. Или опять обижу его как-нибудь. Ох, пронесите мимо меня эту чашу...

Я быстро оделась, он тоже. Он шагнул в рожь и протянул мне руку. Я зачем-то покраснела, но с готовностью в его руку вцепилась. Ну почему у меня ладони вечно холоднющие, а у него тёплые-тёплые?! Он меня может согреть, а я его - нет.
Андрей твёрдо вывел нас на дорогу, почти к телеге. Лошадь посмотрела на нас с утроенным унынием. Я прямо-таки почти слышала её мысленную тираду, начинающуюся со слов "Вот, забыли здесь меня, горемычную, среди ёлок, пожевать ничего не оставили..."
Это был такой необыкновенный, такой счастливый, такой исключительный день.
А когда мы вернулись, мы увидели клубы дыма, услышали запах крови и палёного мяса, мы увидели односельчан, чьи сапоги равнодушно выглядывали из-за углов, не обращая внимание на то, что обуты на ноги мертвеца.
Кое-кого мы нашли. Люди в истерике. Это ужасно... Пограбить почти не пограбили. Только подожгли дома и увели большинство девок, по крайней мере, самых красивых. Мирку вместе с ними, самой первой. Она шла гордо, откинув косу на спину, как будто не обращая внимание на конных ворогов, понукавших её. Такой её запомнили все оставшиеся... Сечь тоже специально не секли, лишь тех, кто пытался обороняться и защищать своих дочерей, а так поступили почти все.
Что до Леля... Он даже не подумал о невесте на этот раз. Только увидали вражин на конях - он мигом бросился вон из деревни, в лес, и его и след простыл. Так что Мирку заступничать было некому. Отца-старосту убили сразу...


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:43 | Сообщение # 12
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
11 часть

Село без старосты что конь без головы. Ноги в четыре стороны - и приказал жить долго-долго да невыносимо счастливо. Новым старостой хотели выбрать... Догадайтесь кого. Безобразие! Как будто предложить больше некого. Он у нас весь такой положительный, весь такой осиянный добродетелями. Ревную? Да, ревную... Наверно.
Андрей отказался быть старостой. Не захотел голову выше других поднимать. Я занялась его распиливать на все корки, но он неумолим: мол, пахал всю жизнь, так и буду. Пользы больше принесу, нежели сидючи в богатом доме и разрешая мелкие проблемы деревни направо и налево.
Рожь скошена и убрана, вечером сильно холодает и появляется хрустящая корочка на влажных кочках. Я иду к матери и зябко обхватываю себя руками. Да, вчера было намного теплее. Пора бы одёжу сменить...
Вбегаю в родительский дом, начало начал, и подбиваюсь к печке. Пышет, родимая, трудится... Вот мне и тепло. Вот мне и хорошо. Села на табуреточку у стола, где стоит корзина с овощью. Помочь, что ли, матери, очистить?..

Я узнаю её шажки из тысячи, заранее улыбаюсь и закусываю прядь волос, сунувшуюся в грот. Мать - она такая вечно уставшая, вечно добрая, вечно строгая...
Она входит в дом, ставит ведро с водой на пол, разгибает затёкшую спину, щурится, чтоб получше меня разглядеть.
- Что-то ты пополнела, - одобрительно заключает она. Знала бы ты, мать, как у меня сердце подскочило при этих словах! Я ведь пришла... Спросить...
Каждая женщина, ещё будучи девочкой, зачинает страдать кровью раз в месяц. Обычно, как это с ней приключается, так её сбираются готовить на выданье. А меня сначала и выдать-то некуда было, а потом два года за мужем, считайте, как ни за кем... Вот до сих пор ума приложить не могу, что на меня в Тот день нашло. Не уйди мы с Андреем из деревни - стряслось бы или со мной, или с ним что-то страшное. Как подсказал кто-то... Потянул... А ещё мне теперь постоянно Андрея боязно. Я тогда была сумасшедшая, вельми храбрая и пренаглейшая, повела себя так, что стыд и позор, не будь то мой законный муж.
А теперь...
- Это ребёночек? - едва слышно произнесла я, преданно-жалобными глазами глядя на мать.
Она подошла, ласково-преласково улыбнулась и неожиданно погладила меня по голове.
- Да.

***

Какое небо голубое... Хочется думать, что мы видим его вдвоём. Я и моё дитя. Я только ради неба и хожу уже полдня по скошенному ржаному полю, касаюсь пальчиками обкорнанных кустьев травы, и мне кажется, что мы касаемся их вместе. Я сажусь на землю и вскакиваю тут же снова. Мне там холодно, значит, и ему тоже... Всё такое новое, как будто я никогда раньше не видела ни неба, ни деревьев, ни отсыревших полей. Я показываю ему их... И пускай я ещё не располнела, но я ведь чувствую, что он тоже успел полюбить небо!
Или она...
Андрей приблизился в сумраке, тихо и ласково захрустела подмёрзшая земля под его сапогами. Я не оборачиваюсь, я только прикрываю глаза и очень хочу спать. Меня всё убаюкивает - от покачивания деревцев туда-сюда под мягким мурчанием холодного ветра до скрипа камешков под ногами моего мужа. Шорох. Он нагнулся, я ойкнула и взлетела к его груди. Одну руку он пропустил под моими коленками, другой обхватил меня за спиной и понёс к леску, за которым наша деревня. Я поглядела на него сияющими глазами в сумраке, подумала и прижалась к Андрею, чтоб он не увидел, как я волнуюсь и трепещу. Сказать или нет? Может, лучше потом? Завтра? Послезавтра? Мало ли что может случиться... А если мы с матерью ошиблись? Хотя она пятерых выносила, куда уж ей ошибаться-то...

Я вытянула шею, тут в ухо мне дунул леденющий ветер, и я скорее уткнулась носом в волосы мужа. Они такие густые, такие замечательные, мягкие, пушистые... Они пахнут костром, лесом и чем-то... чем-то таким родным.
- Андрюша, у нас будет ребёночек.
Он молчит. Страшно... Что же ты не скажешь ничего?
Его губы касаются другого моего уха и обжигают тёплым человечьим дыханием.
- Это тебе журавль сказал?
Они улетают... И правда слишком холодно. Но ни один ничего не передал мне. Они точно знают, что вернутся. Мне теперь тоже есть куда возвращаться. Платье шерстяное, а всё равно подмерзаю... Единственное тёплое существо здесь - Он. А главное, всегда готовое согреть.
- Ты думаешь, мне это приснилось? Неееет... - шепчу я, сдерживая и улыбку, и комок в горле. Нечасто хочется, как сейчас, и плакать и смеяться. Ну почему ты молчишь, почему?!
Вместо этого я услышала возле своей щеки, под мехом тулупа, учащающиеся, стремительные, ликующие удары сердца.
***

Ну почему ничего не изменилось?!
Это вопрос разочарованного эгоизма номер один.
А он отвечает, что и так любит меня больше всех на свете, мол, дальше уже некуда. Ха, как же. Мне подавай как в сказках, чтоб на руках носили, от работы освободили, дали целыми днями лежать на печке, свесив ножки, и ничегошеньки не делать. Ворон считать. Раз ворона, два ворона...
Андрей терпеливо выслушал все желания, которые высказал разохотившийся эгоизм в моём лице, вплоть до заморских невиданных фруктов и белого зайца со звездою во лбу.
После чего он сказал такую вещь, что я подумала: "воистину женщина - ум, а мужчина - разум".
Он сказал, что лежания на лавке и вороны доведут меня до страшной оказии. С лавки меня придётся поднимать ухватом, созывая для этого всю деревню. И живот я таскать не смогу. И с новорождённым будем валяться рядышком, оба не в силах подняться на ноги, только по разным причинам.
Я послушалась его и продолжаю бегать с ведёрком за водой. И выходить кормить гусей и уток. И козу доить. И обед готовлю... Только тошнить стало часто. Ох, как я это не люблю. Иногда не успеваю вынестись на улицу, прямо так и сгибает меня над чем попало...

И пузо стало ого-го какое, не узнаю его. Тяжеленное. Приходится хоть, как гусыне. Зато теперь я больше не тощая. Раздалась всё-таки. И грудь появилась, настоящая, грушевидная, - я на неё всё никак не надивлюсь до сих пор!
На столе нашем откуда-то взялись заморские фрукты... Я поначалу их есть боялась, только сидела подле, вздыхала да дивилась. Жалко уничтожать такую невидаль. Но потом не стерпела. Мааало... Ещё хочу. Думаете, сама всё слопала? А вот и нет. Один такой золотистый отнесла Андрею: кушай, милок. Он только яростно замотал головой. Нет, говорит, Журавушка, это целиком и полностью твоё желание и желание нашего ребёнка. Ребёнка... Как тут не поворчать? Ну почему меня на руках не носят? Ну чуточку, ну немножко!..
Хотя, учитывая, сколько я стала весить вместе с дитём...
Жалко Андрея. Нет, не хочу, чтоб он надорвался.
Отправилась я однажды к колодцу, притащила маааленькое ведёрко воды, просто чтоб сварить хотя бы каши. Мне нельзя поднимать тяжести. Это была не тяжесть...
Но всё равно я до дома еле дошла.
Андрей был во дворе, не знаю, почему я кинулась именно на крыльцо, а не к нему. Во-первых, крыльцо было гораздо ближе, а во-вторых, мой дом - моя крепость. Там тепло и уютно... Но как же больно, боги, как больно!

Я ввалилась в двери, цепляясь скользящими пальцами за брёвна стены, сползла на пол и возопила, с каждым словом всё громче и громче:
- Андрей! Андрей, помоги мне! Андрюшш...шшш...аааа!!
Да сделайте же что-нибудь, прекратите это! Страшно... Подержи меня за руку. Не уходи! Останься со мной.... В последний час! Я не умираю? Но больно же! Кого ты привёл? Не тормошите меня! Ааа!!

Я не хочу никакую повитуху... Она мне поможет? Да? Твоё честное слово? Тебе я верю. Держи меня за руку. Как?! Мужчинам нельзя здесь находиться? присутствовать? Да что же это такое!! Не уводите его от меня!! Андрюшка! Андрей! Нет!! Андрююююшенькаааа... Я совсем однааа, все такие чуужиее, мне так страаашно, я сейчас умру... я сейчас умру, я сказала, не спорьте со мной!
Ай... Ой... Что это... Вы меня даже ещё не раздели. А он... а он... Да ловите же!! Помогите мне!! БольнааАААААА!!!
На последнем всхлипе этой бессвязной тирады я сорвалась на визг. Такой страх меня ещё никогда не охватывал: ребёнок, почти не толкаясь ножками и ручками, как будто стараясь не сделать мне больно, выскочил наружу и едва не упал на пол. Его поймали в подол моего платья. Сколько людей... Зачем столько?! Хватило бы одной-разъединственной повитухи...
Первым дитя приняла моя мать, женские руки так ловко обращались с ним, обтирая и пеленая, что моё сердце больше не прыгало с такой высоты, как когда он юркнул к полу. Я со стоном уронила голову на лавку и равнодушно окинула взглядом пятна крови на полу. Боль унималась. Так быстро... Что-то я не слышала, что так бывает.
Он засмеялся.
Сначала непонимание, потом изумление, потом ужас сковал всех в доме. Новорожденные кричат, а не смеются... И они даже при великом желании не смогли бы издать сии переливчатые звуки - люди не могут смеяться от рождения, они учатся этому!
- Он демон? - прошептала я. Мой ребёнок... Не убивайте его! Даже если демон... даже если исчадие зла, урод, нелюдь... Отдайте мне его, пвсего лишь отдайте материнской груди!
- Святой, - просто ответила старая повитуха, ласково проводя заскорузлым пальцем по щёчке дитяти, - слышите, какой у него смех весёлый да звонкий? Он радуется, что пришёл к нам. Он торопился родиться изо всех сил и теперь очень рад.
Я безмолвно протянула ставшие непослушными руки, и ребёнка положили мне под бок. По моим щекам, переносице, губам скатились слёзы и капнули на лобик и смеженные веки малыша. Тот удивительно трогательно хихикнул и приоткрыл один глаз.
Он был лазурно-голубой и бесконечно-синий, как небо, сходящееся с водами сильной реки. Я узнала эти глаза.
Старая повитуха подошла к двери, отворила её и едва не сшибла с ног целую толпу любопытных и страждущих, угнездившихся на нашем крылечке.
- Андрей, у тебя родился сын, - сказала она бледному до неузнаваемости, взлохмаченному молодому мужчине с яркими сине-голубыми глазами.
Вы бы слышали, каким скандёжем разразилась толпа! Я забилась в рыданиях на своей лавке, мать и другие женщины с заботливым увещеваньем склонились надо мной. Но я просто была счастлива, счастлива как никогда в своей коротенькой жизни, прижимая к груди своего маленького, мягкого, сопящего сына, у которого были глаза моего первого и единственного мужчины и который не плакал, но восторгался своему явлению на свет.
- Иди к ней, - отчётливо раздался голос моего любимого брата у самой двери среди общего шума. Они радовались так, как будто это был первый новый человек на свете... Но после того, что произошло с Миркой и прочими, каждое дитя стало для нас чудом, знамением того, что всё ещё будет хорошо. И потом, я догадываюсь, что они думали, будто у Андрея-пахаря с его бесконечной и, увы, безответной любовью ко мне никогда не будет детей.
Настоящая любовь не может быть безответной...
Я сквозь слёзы радости распахнула и ему свои нежные, ставшие материнскими объятия.
Он взглянул на маленький кулёчек, свою плоть от плоти, и упал рядом со мной на колени, трепеща и прижимаясь к моей руке, как маленький мальчик.
Он плакал.


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:44 | Сообщение # 13
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
12 часть

Минула шестая весна Святослава. Кого-кого, спросите вы? Славёнка... Моего сынишки. Мы его так назвали. Глаза - отцовские, кудри - как у деда в молодости, ржаные. Бесёнок. Жизни в нём до самых ушей, аж распирает, и весёлый - страсть. Необыкновенный мальчик... Как я им горжусь! На днях ввязался в свою первую драку. Пострелята кого-то задирали очень хилого и напуганного, Славка вылетел, сверкая макушкой, встал в позу атакующего бычка, оттеснил в сторонку забиженного. Пострелята хотели ему накостылять, но не тут-то было. Все взрослые: кто в окошко видел, кто со двора - обомлели.

Силища в нём прямо-таки богатырская. Четверых мальчишек раскидал, как солому, за руки-за ноги, а пятый сам удрал. И Славке хоть бы хны. Даже не запыхался. Кстати, забиженный мальчик удрал тоже. На всякий случай, наверное.
Он очень умный. Диву даюсь. Как будто он всё на свете уже видел и всё узнал, а сейчас просто вспоминает заново. Какой-то он... мудрый. Иногда мне даже кажется, что он мне не сын, а отец, превратившийся в маленького мальчика. Бред, фрр...

Вот он влезает на шесток печи, отодвигает заслонку, а у меня хлебцы дозревают, и тростинкой давай в хлеб тыкать. Я бросаюсь и оттаскиваю его, а он на меня так укоряюще смотрит снизу вверх, как будто это я дитё неразумное, а не он.
- Что ты делаешь? - вскрикиваю я, - я тебе этот хлебец на обед дам!
- С удовольствием, - отзывается Слава, - если в хлебе делать дырки, он не будет трескаться и разламываться, пока ты его печёшь. Мой целёхонький будет, вот увидишь.
А ведь прав оказался, домовой в свидетели... И так каждый раз. Оставляет мать в дураках.
А вот обычный вечер, солнышко закатывается, жарить перестало, можно вздохнуть легче. Андрей подходит к порогу, где стою я, сомлевшая и собирающаяся идти доить коз, стаскивает через голову рубаху. На груди, плечах - всюду поблёскивает пот, но выглядит это почему-то красиво. Он улыбается, я отстранённо гляжу в небо и делаю вид, что я тут одна. Вообще с ним уже не первый год мила и отстранённа... Моё обычное поведение. Привыкла уже, хотя могла бы вести себя иначе. Не хочу... Зачем? С Лелем мне хотелось быть каждый миг, жить без него не могла, дышать без него не могла, думала с утра до ночи только о нём, всех на свете сравнивала именно с ним. Я его любила - ох, как любила! А Андрей?.. Когда он уезжает на ярмарку или уходит надолго, я не думаю без остановки о нём. Могу вообще забыть. С ним, конечно, лучше, чем без него, сразу теплее становится, но мне не хочется постоянно слышать его голос, глядеть ему в глаза. Спокойно сидим вечерами, горит лучина, я или пряду, или вяжу, Андрей зачастую кладёт мне при этом голову на колени и лежит так. Ни звука. Просто молчим. Ну кто ж так делает? Разве это любовь? Я не знаю, что это такое.
Мне сейчас так хочется взъерошить его волосы и немного подурачиться вместе. Но мне не хочется повиснуть у него на шее и миловать до рассвета. Значит, не любовь, говорю я себе...
Кажется, ему тоже хочется подурачиться. А вот это уже страшнее.

- Ну? Кто будет встречать хлебом-солью уставшего воина полей на закате трудового дня? - мурлычет он, подбираясь поближе. Я хватаюсь за косяк двери. Не оторвёшь!
Оторвал. Медведь! Пытаюсь укусить за что попадётся, но мне всё жалко. Вырываюсь, вереща:
- Перестань! Оставлю без ужина! Не надо меня щекотааааааа...
На самом-то деле мне всё это безумно нравится, но я так привыкла, так привыкла быть сурьёзной и даже суровой. Мне не нравится чувствовать себя хрупкой и беззащитной, хотя он тьму раз рад, когда я именно такая. Вот уж, тешить его мужское самолюбие... Когда я хрупкая и беззащитная, я всегда сразу вспоминаю, что он не князь из моей сказки и вообще... достоин ли любви? Он хороший и добрый, безусловно, и меня любит. Я так привыла, что он меня любит!.. Представить не могу обратного. Но уже шесть лет утекло, а мне всё никак не хочется невероятных страстей, только привязалась к нему - и всех делов. Втихаря мечтаю о Настоящей Любви... Только ему не говорите! Мне очень не хочется, чтоб он стал грустным. Тогда мне тоже отчего-то будет грустно.

Всё-таки он взял меня в охапку и прижал к себе, уткнулся в мои волосы. Я смиренно переношу это, убеждённая разумом, что мне это неприятно и глупо, хотя в душе бесконечно приятно. Чувствуя, как нарастает внутри нежность и я вот-вот стану хрупкой, покорной и ласковой, и на рассвете мы проснёмся на одной лавке, причём Андрей наверняка посреди ночи с неё сверзится, потому что я во сне брыкаюсь, а лавка узкая... Предчувствуя всё это, я проворчала гнусным тоном, тщась одёрнуть себя:
- Слушай, уставший воин полей, у меня сейчас ужин в печи упреет до безобразного состояния. Почему бы тебе не обнять вон ту берёзку? Она ещё стройней и краше, и пахнет вкусно.
Я ощущаю всем плечом, как он улыбнулся в пряди моих волос.
- Ты моя единственная... - протягивает он с придыханием, а потом сам разрушает очарование: - Так что перестань выкобениваться.
- Это я выкобениваюсь?!!
Новая потасовка, я с визгом влетела в дом и загородилась от Андрея Славкой. Муж хохочет и ловит сына на руки.
- Мальчишки! - надсаживаюсь я, припласывая у печи с ухватом. - Ротозеи малолетние! Недоросли!
- От такой же слышим! - отзывается Андрей, - правда, паря?
- Да! - соглашается Слава, очень довольный, что его произвели из детей в парни, минуя отрока.
***
Его знают все окрестные сёла. Он сын дикой кобылицы, приходит и уводит домашних кобыл. Они идут за ним, как привязанные. Умён, хитёр. Как с ним справиться? Не легче, чем со стихийным бедствием. И воевать его ходили, и ловить, и засады для него рыли. Всё впустую. Людей не боится. "Зверь ненасытный". Народ полагает, что он детей ест, ибо зубы у него на редкость белые и острые, и норов опасный. Зверем его и кличут.

Сегодня он явился опять... Сельчане молча в сторонке сгрудились и смотрят на него, а он - на них. Гляделки такие. Оставшиеся лошади заперты в хлевах, тоненько ржат. Чуют его и тоскуют. Красавец, огромный и страшный. Эх, такой бы и богатыря унёс...
И вдруг я увидела прямо перед самым носом коня Славу.

Мне резко стало очень, очень плохо. Я ни вдохнуть, ни выдохнуть не могу. Люди тоже заметили, засуетились, закричали. "Уберите ребёнка! - Слава Андреев, вернись!" И ему, и коню хоть бы хны. Кто-то ринулся за рогатиной, кто по что. А Слава, дурной ребёнок, подкрался прямо к ноздрям Зверя и сделал жест, как будто что-то подать хочет. Откусит руку, откусит...

Зверь с интересом поглядел на мальчишку, без злобы, он не выглядел детоядным. Но руки человека не коснулся, отступил на шаг, оценил смелость. И тогда Славка вспрыгнул на него.

До Зверя дошло в два мига, и он взвился на дыбы. Зубы оскалились. Боги, какие острые... Зверь прыгнул туда, сюда, пошёл плясать, изгибая шею и норовя укусить седока за ноги, но седок был мал, юрок и цепок, и конь его не достал. Тогда Зверь просто помчал напролом, сквозь кусты и рощу, в луга.
Я обрела наконец голос, закричала что было сил, плача на ходу, со всех ног бросилась следом, за мной - все деревенские, потрясённые происходящим, весте с рогатинами и поленьями. Я остановилась на краю поля, по которому летал Зверь. На его загривке по-прежнему примостилось нечто маленькое и светлое. Я приложила ладони ко рту, чтоб не завыть. Он ведь малыш ещё... Кровиночка моя... Устанет, конь его сбросит и затопчет...
Мужская рука властно схватила меня за плечо. Андрей уткнул меня себе в грудь.
- Не смотри. Всё будет хорошо.
Зверь вернулся вместе с седоком, выплясавшийся, побеждённый, но ещё не покорённый. Он захотел откусить нос первому любопытному, сунувшемуся к нему, и всё-таки лягнул зевак. Не думаю, что он покорится вообще хоть когда-нибудь. По нему видно. Характер такой.

Но Славу он уважает. Позволил ему себя погладить по холке. Люд собрался вокруг, ахи, охи. "Не зря ты его, Журавка, Святославом назвала. Большая его ждёт слава, мальчишку твоего". Поздравляют меня и Андрея... Дайте мне сына обнять сначала, живого и здоровёхонького! Подхватываю его, Славка обвивает мою шею ладошками, пропахшими конским потом.
- Я дарю тебе Зверя, мама. Я тебе ещё много чего подарю. И папе тоже. Я вас так люблю. Я сделаю много-много. Непременно.
Откуда он взял эти слова - мама и папа? Никто так не говорит, вовек слыхом нигде не слыхано. Но мне так нравятся эти слова... Спасибо тебе, сынок, за них.


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:44 | Сообщение # 14
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:
"Бегите".
Это слово я читаю у него на окровавленных устах, когда он падает ничком к копытам степной лошади, и из его спины выдёргивают копьё с неславянским навершием древка.
Я просыпаюсь. Я подбегаю в темноте босичком к его лавке, нагибаюсь, вся дрожа, тихонько тычу его в бок. В темноте поблёскивают белки его открывшихся глаз. Объясняюсь почти одними жестами, пытаясь не разбудить Славу. Андрей молча перетаскивает, стараясь не шуметь, мою лавку к своей, ставит их рядом. Мы ложимся, я обвиваю его руками и тщусь успокоиться: вот же он, живой и невредимый, тут. Заснул... Я тоже. И опять этот взмах ресниц, отчаянный взгляд через плечо, стиснутые зубы и вихрь крови, взметнувшийся к мордам неславянских коней от удара копьём. Опять шевельнулись губы, прижатые к сырой земле: "бегите". Я, не открывая глаз, беззвучно плачу. Меня преследует это ужасное видение уже который день, каждую ночь, стоит только заснуть... Боги, за что!
Разгар лета, пекло, пыль, трава вянет. На вёрсты вокруг всё хорошо слышно, потому что умное зверьё притаилось в теньке, только кузнецы несчастные занимаются трескотнёй. Я понуро сижу на крылечке, вспоминая проклятый сон, и тревога на душе не уходит. Не уходит уже половину луны. Мне почему-то кажется, что когда-то у меня уже было такое состояние... Бежать без оглядки хочется. Очень сильно. Далеко-далеко, где нас никто не знает. Но глупость же это... Бросить дом, хозяйство? Что вы.
Зверь за домом, привязанный к здоровенному колу, перестал фырчать и смолк. И коза блеявшая утихла как-то вдруг... Ну не надо меня пугать!
И тут с другого конца деревни отнёсся отчаянный вопль. Кричавший человек знал, что от его крика, быть может, последнего, зависят чужие жизни, жизни всех остальных сельчан.
- Враги! Пожар! Спасайтесь! Враги!
Вопль оборвался, зато вся деревня, в гробовом молчании выслушавшая призыв, зашумела, поднялась на ноги, заорали взрослые, заплакали дети, заржали лошади, вся скотина заголосила. Кого-то отвязывали, что-то пытались в считанные мгновения навьючить, а я уже видела пыль столбом и первый всполох пожара за дюжину домов от нас. Они вернулись спустя семь лет. Долго же их не было... Но лучше бы не было никогда.

Под прыганье сердца в груди, ставшего сразу из большой птицы - маленькой и перепуганной, я кинулась искать Славу. О, сколько я потеряла времени, разыскивая его - очень много, когда вороги несутся на степных лошадях вдоль и округ деревни и дорог миг каждого вздоха. Я схватила сына за руку, побежала обратно. Где Андрей? Собраться втроём - и в лес. Пусть пожгут, пусть всё пожгут и разграбят, только оставят мне моих двух самых дорогих людей...
Душа, сердце - всё на свете ухнуло в пятки, когда я услышала глухой топот копыт по траве уже за нашим домом. Я вцепилась в руку сына, сжала её сильно-сильно. Где ты!

Андрей выбежал откуда-то сбоку, взлетел на холм за нашим домом.
- Бежим! Скорей! - закричала я ему, протягивая руку, хотя он был очень далеко, за целую пропасть, за дюжину шагов. На склоне у леса мелькнули конники. Туда мы уже не попадём... Колошматится сердце. Куда? Зачем? Андрюша, вернись, иди к нам!
На нас со склона несутся двое конников, один держит копьё, другой на скаку натягивает тетиву лука. Неужели не успеем?.. Да иди же сюда, Андрей!!!

Он обернулся к нам, властно рубанул рукой в воздухе:
- Бегите. Я их задержу!
Что?!! Я широко распахнутыми в полнейшем ужасе глазами глядела на него. Без тебя? Ты сошёл с ума? Как это - без тебя? Кого ты задержишь?.. КАК ты их задержишь?
Я узнала морду лошади, подскакавшей к нему уже ближе чем на дюжину шагов. У её седока есть такое копьё с неславянским навершием древка...
Я заорала что было мочи страшным, не своим, диким голосом:
- Андрюша!!!

- Бегите! - таким же чужим и надсадным рёвом закричал в ответ он.
- Мама, мама, папа сказал бежать, мама, бежим!
Слава верещал и вис на моей руке, оттаскивая дальше от холма, мужа и конников, ближний из которых резко отнёс руку с копьём назад.
Нет, не надо, боги, пожалуйста, пусть это опять будет сон, пусть я проснусь на лавке и услышу, как он мерно дышит во сне, такой прекрасный и, кажется, бессмертный! Ярило, слышишь? Я так любила тебя всегда, помоги, спаси, сохрани! Боги!..

Он краем глаза увидел и сделал самое простое и беспомощное человеческое движение - он закрыл голову. Я услышала отчётливый, ужасный, отвратительный хруст, который разнёсся над Андреем, пронзённым копьём, и конниками со скуластыми лицами. Опять, как в моём сне, кровь брызнула во все стороны, окропив морды лошадей. Ненавижу!! Ворог с силой выдернул из широкой спины славянина своё поганое копьё, его лошадёнка взбрыкнула, ударила копытами моего мужа. Я видела, я видела, как взметнулись его пальцы к искорёженному плечу, как побелели сжатые от боли губы сильного человека. Второй враг пустил своего коня вперёд, ударил Андрея костяком зверя. Тот пошатнулся и упал ничком, прямо под копыта и мохнатые ноги лошадей.
Я не могла ни кричать, ни говорить, ни звать на помощь, не могла даже просто вздохнуть. Я стояла на месте, сынишка дёргал меня за руку, плача от отчаяния, я смотрела на Андрея. Он упал лицом ко мне, прямо на продырявленное плечо, но я уверена, что ни на какое другое он упасть бы не хотел. Весь рот в крови, забрызганная шея... Копыто ударило его в затылок, его взгляд помутнел, но он не хотел и не мог терять сознание, только выбрызнулось на траву ещё несколько сгустков крови. Один конник разматывал верёвку, другой натягивал тетиву. Я не оставлю тебя... Я не могу уйти, когда ты вот так смотришь, когда единственное, что для тебя осталось в мире - это я... Сейчас твой взор погаснет, и последнее, что померкнет, будет моё бледное, потерянное, жалкое лицо, которое ты так любил. За что ты меня любил? Какой ты странный, какой ты чудесный человек, Андрей...
Я забыла, где стою, Слава укусил меня за ладонь, я дёрнулась, и стрела противно чиркнула меня по рукаву. Он велел бежать. Ты говоришь дело, сынок.

Это был последний взгляд - мой и его. Только для нас двоих, только для нас двоих единственных, как будто больше никого во всём свете нет. Его твёрдые красивые губы сомкнулись, разомкнулись, опять сомкнулись... Он выговаривал, выговаривал самое важное слово, через боль, через смерть, через кровь, стекающую и стекающую у него изо рта.
Я отвернулась наконец и побежала без оглядки. Слава в считанные мгновенья отвязал Зверя на дворе, закинул седло, втянул меня на коня, поддал. Чёрная зверюга понеслась во весь опор, никем не остановленная, не пойманная стрелой, не сдержанная, замелькал вокруг лес, потом поле, потом луг. Я всё плакала, обнимая сзади подрагивающие маленькие плечи сына, плакала совершенно безотчётно для себя, и без конца повторяла: "Да, бежим, бежим. Да, бежим, бежим..."

Я поняла его последнее слово. Оно было не "бегите".
Он было "Журавушка".


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов
 
ТоськаДата: Четверг, 02.02.2012, 13:45 | Сообщение # 15
Обживающийся в го
Группа: VIP
Сообщений: 46
Награды: 2
Репутация: 4
Замечания: 0%
Статус:

Я, не отрываясь, смотрю на мирно шумящую листвой рощу по левую руку от нас. Ярило всё так же весело и жизнерадостно пронизывает лучами кроны древес. Ему всё равно. Он не услышал меня. Боги... Зачем вы мне? Зачем я вам? К чему всё это... К чему жить...
Жить надо. Справа от меня сидит сын и тоже молчит. Ждёт, когда Зверь наестся травы на лужайке и отдохнёт. Сын... Мой? Не только. Он ещё и Его мальчик...
Мы загнали Зверя. Силы такого гиганта не могут выветриться в никуда даже за полдня скачки, но конь у нас один, и больше за душой вообще ничего нет. Его беречь надо. Как же далеко остался дом... И холм за домом, окроплённый горячей кровью... Ну почему я только об этом и думаю!!
Уткнулась в колени. Вот бы убрать все мысли из головы... Птицы поют. И вам не стыдно - почему вы всё ещё чему-то радуетесь? Я знаю, почему... У меня было... У меня было шесть лет - шесть!! чтобы петь, как птица. Почему ты не взлетела, Журавушка? Тебе распахнули все окна, тебе открыли мир, свою душу, сердце, всё, что можно, отдали тебе, отдали за тебя, в конце концов, жизнь, а ты постояла на тонкой журавлиной ножке, скривилась и щёлкнула клювом: нет, вы не баре-бояре, из окошка я вижу лес и луг, а хочу видеть заросли южных цветов и хоромы знатнейшие.
Как я не хочу об этом думать... Но думаю только об этом. Мучайся, мучайся... Получи за всё, что ты для него не сделала. Тянула, тянула время, а времени надоело ждать, пока ты прекратишь глупеть на глазах. С кем ты его сравнивала? С Лелем? О, боги... Я едва вспомнила сейчас, кто это такой! А когда-то жить без него не могла прямо-таки. Любила его, как же. Точнее, влюблена была. Князь на белом коне... Богатый, красивый и безмерно романтичный. Носит с утра до ночи на руках, сдувает пылинки и исполняет все прихоти. Дура... Андрей и был таким. Только не походил на князя, вот и всё. И не исполнял все прихоти, потому что был намного старше тебя и знал, чем это черевато.
Я свалилась набок, Слава подобрался ко мне и прошептал:
- Мама... Ты... Да. Знаешь, когда я вырасту, я отомщу за отца. Я буду большим, сильным и они все у меня попляшут. Я хочу научиться убивать их... Драться. Я слышал от бродячих баянов о том, что далеко-далеко на севере есть урманские края, где умеют биться, не зная боли и страха. Это так далеко... Но мы поедем. Главное - не возвращаться домой, ведь правда? Мама?
Я едва заметно кивнула сникшей на землю головой, Слава обнял меня за спину.
- Мамочка, ну скажи что-нибудь... Неужели и ты умрёшь?
Я молча обернулась, прижала его к себе, пошевелила золотистые волосы, по которым потекли капающие сверху мои слёзы.
- Слава... Не произности, пожалуйста, никогда слова "смерть".
- Но ты не умрёшь?
- Я всегда буду рядом. И папа всегда будет рядом. Только не забывай нас.
- Я не забуду...
Я заглянула в его сине-голубые глазки и там, в глубине, увидела залитый солнцем пятачок в сердцевине ржаного поля и молодого мужчину, раскинувшегося рядом со мной на луговых цветах, сильного, любящего, с бесконечной преданностью во взгляде, со светящейся на солнце кожей, с такими же глазами цвета неба и реки, как у его сына. Ключицы под шеей так мило выпирают, широкая крепкая грудь вздымается и опускается, кто же знал, что спустя шесть лет по ней расплещется кровь и боль...

Вот мы оба стоим на берегу реки, я полощу бельё в воде, разгинаюсь. Ай, спина затекла, в глазах темно стало... Он подошёл сзади и поймал закачавшуюся Журавушку. От него сильно повеяло сырой землёй. Пахали, значит... Он нежно отодвинул волосы с моего виска, прикоснулся губами. Я отстранилась, быстро похватала вещи.
- Андрюш, мне скорей домой надо, а то мало ли что с дитём, грудной ведь ещё.
Почему я не поцеловала его в ответ? Почему я всегда бегала от него - всегда! Чего я боялась? Я боялась любить. Любить по-настоящему, как он любил меня. Слишком много эгоизма во мне для настоящей любви. Я хотела, чтоб обожали - меня, на руках носили - меня, дарили чем-то - меня. А что я сама давала бы взамен - никогда об этом не думала. Меня любили, меня дарили, меня обожали, мне целовали ушки, щёки, губы, глаза, даже испачканные на огороде руки целовали, а я всегда разочарованно думала, что живу не в сказке, в которую всегда мечтала попасть, и что Андрей не стремится для меня выстроить дворец и увезти меня в волшебные страны. А в итоге - я полюбила его... И я шесть лет убивала в себе эту любовь, а она становилась только больше, и тем сильнее я пыталась её задушить. Я думала, что Лель - вот что было по-настоящему. Страсть, солнечный удар, хвост трубой и побежали в далёкие страны вдвоём. А на самом деле... Почему он почти никогда не говорил мне "Я тебя люблю"? Потому что для него красивые фразы, как у Леля, не значили почти ничего... Дело - вот главное. Он построил дом, он посадил множество деревьев, он родил замечательного сына, а потом уже явятся Лели, будут гулять в рощах, посаженных такими же Андреями, кружить головы их дочерям и проситься на ночлег и кусок хлеба в их дома. А дочери будут вздыхать и думать: вот настоящий мужчина.
Почему же он, такой умный, такой деятельный, не разлюбил меня, почему он раз з а разом подходил, пытался о чём-то погорить, обнять меня, поцеловать, почему в его глазах никогда не угасала эта ласковая верность? Он надеялся. Он верил, что однажды на голой скале над пропастью вырастет золотая рожь, если очень стараться. Он любил меня не за то, что я была красивой, мудрой и нежной, а вопреки тому, что я такой не была. Это был наш спор, случившийся однажды, сначала мы говорили о севере, потом о ещё более дальнем севере, я спросила, что там едят люди, можно ли там вырастить хоть что-то. Андрей возразил, что если бы не снег и холод, даже на голой скале можно вырастить рожь. На голой скале над пропастью. Я возмутилась и сказала, что нельзя никакими силами.
И ещё я думала, что никогда не смогу даже подружиться с Андреем. А сама полюбила его.
"Я хочу, чтобы ты была счастлива... Что же мне сделать, чтобы ты взлетела, моя Журавушка..." "Иди за него, Тоська, он тебя любит, а это редкое счастье." Реви, реви теперь. Он подарил тебе свои крылья, а ты, получив их, не достала для него с неба даже самую маленькую звёздочку...
Мы в пути, долго ли, коротко ли, тяжело нам приходится, даже говорить об этом не хочется. Я всё меньше улыбаюсь, и это не я заметила, а Слава. Мне улыбаться некогда. Надо что-то дать поесть сынишке, надо где-то переночевать, надо не нарваться на волков или лихих людей. А лихие люди не только в лесах водятся, одинокая женщина с малолетним мальчишкой - лёгкая добыча для всех, кому только охота.
Как же тяжело мне без этих широких плеч, за которыми всегда можно было спрятаться и мечтать в своё удовольствие, без сильных рук, которые могли схватить обидчика за грудки и вытрясти из него всю наглость, без добрых глаз и без ладоней, обветренных, натруженных, которыми он гладил меня по голове, когда своими капризами я уж совсем начинала походить на маленькую девочку. Без его любви и доброты, без верности и честности, без его умения отдавать, ничего не беря взамен, без его умения переживать собственную ненужность, не пророняя ни звука. Без всего этого мне придётся жить и воспитывать нашего сына. Я наказана.
Мы забрались чуть ли не к варягам. Они тоже, говорят, хорошие воины, но Слава упёрся. Я с огромным трудом выискала варяга, который снизошёл до нас, предложила послужить ему и не просить ни еды, ни питья, лишь бы отвёз к урманам.
- Урмане? - он косо на меня посмотрел, - а что вы там забыли?
Я объяснила ему, что мой сын хочет стать хорошим бойцом.
- В дружину бы городскую обратились...
Нет, нам это не подходит. Слава хочет не богатых людей защищать, а бедных. В конце концов, после долгих споров, варяг согласился отвезти нас и стать нашим переводчиком у урман по прибытии.
- Женщины всегда в почёте, совершая свои набеги, урмане одним из первых дел умыкают женский пол.
Я подумала, что и хазары тоже...
- Так что тебе, славянская женщина, рано или поздно придётся стать чьей-то женой на той земле, тоскуешь ты по мужу или нет.
Я промолчала. Тоскую я или нет, но без него мне жить-то и незачем.
- Не бойся, они не все воинственные. Есть и оседлые, пасущие скот, но дело военное тоже ой как знают. К таким тебя и доставим, как ты просила.
Буду жить для сына. Он хочет учиться у урман - значит, я сделаю всё для этого.
Варяжская ладья пересекла последний водный предел, и мы увидели голые скалы с редкими корявыми сосенками, а ещё - людей, заствших в ожидании нас наверху скал.
Это и были урмане, они же викинги.

Как же здесь холодно. Я не догадалась нацепить на себя ещё хоть какую-нибудь тряпочку, а у варягов попросить было бы по меньшей мере нагло. Славе, по-моему, всё равно - хоть зной, хоть мороз, у него в глазёнках сплошное любопытство. Мы проходим к центру селения урман, они все как один молчат и странно смотрят на нас. Я уже со страхом неотрывно гляжу на своего переводчика и жду, чтоб он что-нибудь сказал. Заговорил. Понимать бы этот язык, а то, может, договариваются продать нас в рабство, а переведут совсем по-другому.
- Эй, ты... Как тебя там... Жура... вышк... вушк... В общем, поди сюда.
Это варяг так ко мне обращается. Что ж, мы люди смирные, приблизимся.
- Вот это Яркко, он тут главный. Я его знаю, надёжный человек, тебя в обиду не даст. Знакомьтесь. Женщина, это Яркко. Яркко, это жен... это Жур... Эээ...
- Я Журавушка, - внятно проговорила я, глядя прямо в глаза вождю племени. Сколько ему лет? Тридцать? Сорок? Пятьдесят? Столько не живут... Хотя... Я не знаю. Пышная ухоженная борода отливает рожью. Глаза умные, зеленоватого оттенка, как у меня. Шрамы и морщины... Доверять ему или нет?

Усы викинга зашевелились, и он пророкотал пару слов.
- Журавель, тебя тут будут звать Герд. Коротко и ясно. Тебе это понятно? - разъяснил варяг. Я растерянно посмотрела на одного, на другого, потом вздохнула и кивнула. Этот жест понял и урманин, его борода опять зашевелилась, и он начал что-то быстро говорить. Варяг перевёл:
- Вас возьмут жить здесь, если твой сын, который, как ты говоришь, хочет стать хорошим бойцом, победит мальчишку, которого выставят урмане.
Я улыбнулась. Ну, с мальчишкой Слава справится.
- Сынок, слушай, сейчас сюда позовут мальчика, ты должен будешь одолеть его.
- Да? Меня хотят проверить, насколько я сильный? С удовольствием! - обрадовался Слава.

Но моя улыбка быстро угасла. "Мальчишка" оказался рослым отроком лет одиннадцати, возвышающимся над семилетним Славой, как дракон над человечишкой...

- Ты и есть мой противник? - поразился мой сын, однако в его голосе была и львиная доля восторга. Естественно, отрок его не понял, но, не увидев в Славе враждебности, тоже улыбнулся. Я кинулась к Яркко, позабыв, что язык славян ему чужд, надеясь остановить неравную схватку, но викинг властным жестом отстранил меня и что-то рявкнул.

Отрок бросился на моего сына.

По-моему, потрясена была не я одна, но все, кто столпился вокруг, глядя на мальчиков. Слава ловко уходил от ударов, вприпрыжку перемещался вокруг противника и ни разу не начал дышать тяжело. Я и не подозревала, что он так умеет. Но, казалось, он умел это всегда. Опять ощущение, что он лишь вспоминает то, что знал когда-то очень, очень давно...
Самый большой шок был у публики, когда мой сын внезапно кинулся снизу на отрока, тот не успел ударить его, взмахнул руками и упал навзничь, а Слава придавил сапожками его ноги и взгромоздился сверху.

- Я победил! - радостно сообщил он.

Я взглянула на Яркко. Тот согласно склонил голову. Варяг-переводчик стоял столбом. Наверное, он до самого конца не верил, что мы на что-то способны.
Слава слез с противника и немедленно протянул ему открытую ладонь:
- Святослав.
Тот поглядел на моего сына снизу вверх, на его руку, потёр бок, тряхнул головой и протянул в ответ свою ладонь:
- Хуннар.
Это было понятно и без знания чужого языка.
Вождь опять заговорил, варяг перевёл:
- Он говорит, что будет учить вашего сына военному ремеслу, но с условием, что тот станет равным членом племени, изучит язык, станет одеваться как урманин и поклоняться урманским богам. Кстати, всё это касается и вас тоже.
Терять нечего. Удача смотрит на нас.
- Я согласна.

Варяг перевёл последнюю фразу Яркко:
- А дальше - как будет угодно Предназначению.
- Чему-чему?
- Думаю, он считает, что у вашего сына необычная судьба. Богам виднее. Всё, я выполнил вашу просьбу, добро пожаловать к викингам.
Варяг быстро отошёл от меня, уводя вождя в сторонку. Кажется, у них были какие-то свои дела и свой разговор. Не думаю, что нас со Славой специально повезли в это племя. Просто подбросили, ибо было по пути.
Теперь мне придётся объясняться знаками, прежде чем я смогу говорить на их языке... Но Славе вон и знаков хватает выше крыши. Он уходит всё дальше и дальше с этим Хуннаром, увлечённо называя по-новому знакомые предметы. У меня предчувствие, что эти двое подружатся накрепко.
- Это был сильнейший отрок в их племени, - пояснил ещё один варяг, прибывший сюда с нами, когда приблизился ко мне со спины.
Сильнейший... Разозлиться бы, но уж слишком я рада тому, что нас приняли.
Вождь отвернулся от собеседника и опять шагнул ко мне.
- Как зовут? - перевёл варяг, а вождь кивнул на Славу.
- Святослав.
Яркко вслушался в незнакомое слово, покачал головой и произнёс:
- Сигурд.
Отныне моего сына будут звать именно так.


Счастливые часов не наблюдают © Грибоедов

Сообщение отредактировал Тоська - Четверг, 02.02.2012, 13:46
 
Форум » Творчество The Sims » The Sims: Династии. Сериалы » Над пропастью во ржи. (с)Lekter (SIMS 2) (историческая костюмированная мелодрама)
  • Страница 1 из 2
  • 1
  • 2
  • »
Поиск: